Байки офицерского кафе
Шрифт:
Летом в воскресенье расположение нашей роты пустело. Народ разбредался, кто в увольнение, кто на стадион, кто просто позагорать на спортивном городке. Наиболее недисциплинированные, такие, каким был и я, уходили в город в самовольную отлучку. Для того, чтобы избежать каких-либо неприятностей при встрече с патрулем, мы обеспечивали себя увольнительными, как это было описано выше.
Переодевшись в «парадку», я перемахнул через забор. Цель у меня была одна — городской парк, где находилась танцверанда. Идя в нужном мне направлении, я, несмотря на увольнительную в кармане, неустанно крутил головой в разные стороны, дабы не нарваться на кого-нибудь из своих офицеров. Тогда никакая увольнительная не поможет.
Старший лейтенант Баландин шел навстречу мне в гражданке. Увидев меня, он решил, что я в увольнении, и прошел, ничего не сказав, а я его так и не увидел. Утром, придя в роту, он проверил списки увольняемых, но меня там не обнаружил. Когда же они вместе с моим взводным начали давить на меня, чтобы я сознался в том, что был в самоволке, я откровенно рассмеялся, сказав, что весь вечер находился в казарме. Даже когда Баландин конкретно напомнил, где он меня видел и в какое время, я продолжал стоять на своем, утверждая, что на вечерней поверке я был, и что вообще меня тут все видели. Доводы по поводу того, что мне сразу легче станет, как только я сознаюсь, на меня не действовали, — это был уже конец второго курса. Впрочем, я и на первом на такую ерунду не реагировал. Нагло улыбаясь, я ответил, что мне и так не тяжело.
— Видно, пока тебя за руку не поймаешь, ты не сознаешься, — сказал Баландин.
— Зачем же мне на себя наговаривать? — ответил я. — Обознались вы, товарищ старший лейтенант!
Спустя полгода после описанного случая, незадолго до Нового года, мы с Борькой Сусловым решили сходить в баню. Было в нашей роте такое популярное увлечение. Народ у нас попариться любил, а особенно нравилось после парилочки принять кружечку холодненького пива. Мы же шли еще и потому, что, будучи в наряде, помывку пропустили, а потом пролетели и с баней, когда в город отпускали тех, кто стоял в наряде в банный день. Новый год хотелось встретить чистыми. Для этого мы решили посетить не баню на улице Гоголя, где была лучшая парилка, а баню на улице Подбельского, что в пяти-десяти минутах быстрой ходьбы от нашего училища.
Идти решили вместо ужина. Но, на нашу беду, ротный (уже известный вам Конь) организовал пришивание новых бирок на саперные лопаты. Для этого всем выдали кусочки красных тряпок и картон, на который нужно было натянуть материал. Далее надо было написать свою фамилию. Мы с Бобом торопились. Периодически я подходил к ротному и спрашивал, который час. Он отвечал, что без двадцати пяти восемь, затем, что без пятнадцати. Наконец мы с Борькой закончили работу, предъявили ее взводному и, незаметно захватив приготовленные пакеты с бельем, в шапках, но без шинелей выскочили на улицу. В роте народ собирался на ужин. Преодолев отработанным движением забор, мы вскоре вышли дворами к бане. Нас ждало разочарование: в бане взорвались котлы, и она была закрыта на ремонт. Не теряя времени, мы быстрым шагом поспешили обратно.
Курсант Суслов отличался редкой прожорливостью, объясняя это тем, что он еще молодой и ему надо расти. Вот и в этот раз Боб начал уговаривать меня выйти к гастроному на площади Ленина для того, чтобы купить булочек на ужин. Я отказывался, говоря, что там сейчас полно офицеров нашего училища, которые возвращаются домой со службы, и мы там обязательно залетим. Споря таким образом, мы дошли до улицы Подбельского и пошли по ней в сторону площади Ленина. Суслов за еду способен был уговорить даже паровоз.
Было темно, и на улице шел снег крупными хлопьями. Как и положено в самоволке, моя голова вращалась на триста шестьдесят градусов, пытаясь обнаружить опасность. Однако ничего, что предвещало бы неприятности, визуально выявить не удалось. Тем не менее внутри меня все напряглось, когда мы приблизились к освещенному кругу под фонарем. С другой стороны к нему подходил человек в светлом пальто. Офицерская шинель темная и я бы ее ни с чем не спутал. Но подсознательно напряжение
Когда мы перепрыгнули через забор, рота строилась во дворе для того, чтобы идти на ужин. Спрятав пакеты с бельем под деревом, мы встали в строй, а я подошел к Коню и еще раз зафиксировался, спросив, который теперь час. Конь заревел, что я его достал и давно должен купить себе часы, но потом все же сказал, что на его «командирских» без трех минут восемь. Я поблагодарил и встал в строй.
Мы ни минуты не сомневались, что утром Баландин доложит о нас командиру роты, поэтому, когда нас вызвали из строя, а все остальные пошли на занятия, мы были невозмутимы, как индейцы.
В канцелярии начался грубый прессинг. Конь сказал, что его мои штучки уже достали и теперь наверняка меня отчислят из училища. Суслову он тоже что-то обещал.
Я не спорил, но когда он выговорился, спросил: «А в чем собственно дело? На образец воинской дисциплины я явно не тяну, но с прошлого залета вроде бы ничего не произошло». Тут Конь взорвался: «Вчера вечером вы были в самовольной отлучке! Вас обоих видел старший лейтенант Баландин на улице Подбельского! Вы несли в пакетах водку для новогодней пьянки! Где она?!». Тут я не выдержал и возразил, сказав, что весь вечер находился в казарме, и что меня все видели. Про какую водку здесь спрашивают, я и понятия не имею (и это было чистой правдой). Как бы между делом я поинтересовался, когда именно видел нас Баландин. Тот ответил, что примерно без двадцати, без пятнадцати минут восемь. Состроив обиженную физиономию, но ликуя в душе, я напомнил Коню, что в это самое время спрашивал у него в казарме время. «Скажите, как я мог быть одновременно в двух местах? — очень правдоподобно возмутился я, — да и на ужине вы нас с Сусловым видели». Конь прекрасно это помнил и уже неуверенно спросил Баландина: «Вова, а ты точно их видел?». На что тот ответил вопросом: «Саша, это я?» и ткнул в себя пальцем. Конь подтвердил: «Ты». Потом Баландин указал на ротного и спросил: «А это ты?». Конь подтвердил и это. «Ну, вот так же я их вчера видел», — оскорбленный недоверием, выкрикнул старлей. Конь тупо и недоверчиво посмотрел на меня. Я в ответ пожал плечами и сказал: «Но вы ведь тоже меня вчера видели». На что ротный заорал: «Не видел я тебя!».
Наверное, понятно, что нам ничего не сделали. Спустя еще полгода, когда у нас с Баландиным наладились отношения настолько хорошие, насколько они могут быть у офицера и курсанта, он, видимо, долго раздумывая, спрашивать или нет, все же спросил:
— Скажи, а тогда у «Снежинки» был ты?
— Конечно, я.
— А перед Новым годом на Подбельского от меня убежали вы с Бобом?
— Естественно, — подтвердил я.
Баландин облегченно вздохнул:
— Уф! А я думал, что у меня крыша поехала.
Не помню фамилию курсанта, с которым это произошло, поскольку описываемый случай имел место за пару лет до моего поступления в училище. Рассказали мне его старшие товарищи. Назовем героя для удобства курсант Белов.
Рота строилась на ужин. Курсант четвертого курса Белов разговаривал, находясь в строю. Не замолчал он и тогда, когда старшина скомандовал: «Равняйсь! Смирно!». Увидев это вопиющее нарушение воинской дисциплины, ответственный офицер, допустим, Петров, окликнул его и, когда тот повернулся в его сторону, показал два пальца, что означало два наряда вне очереди. На что Белов показал в ответ фигу.