Бецкой и его государыня-дочь. Тайны царской династии в исторических романах
Шрифт:
Но и этих изуверств царю показалось мало. Он придумал ещё более изощрённую казнь. По его приказу сложили этакий штабель: ряд брёвен – ряд стрельцов, ряд брёвен – ряд стрельцов. Укладывали так, чтобы головы стрельцов торчали из штабелей. С жутким, леденящим смехом, царь говорил, что это, мол, слоёный пирог.
Даже его сподвижники с ужасом ожидали, что же будет дальше. А дальше… Царь приказал принести пилы. Одним раздал ножовки, другим – двуручные…
Подзывал к себе мертвенно бледных своих сподвижников и указывал, мол, давай, пили…
Первый же боярин, подошедший
– Давай! Заорал царь! – пнув одного из бояр, – Иль сам хочешь стать начинкой пирога?!
Боярин дрожащей рукой взял ножовку, но она не слушалась. Царь отпихнул его и поставил двух других с пилой двуручной. Постепенно это жуткое дело наладилось при его постоянных понуканиях.
Трубецкой молча, едва скрывая ужас, наблюдал за происходящим. И вдруг он заметил того самого своего спасителя, который увёл стрельцов от его кельи и дал возможность бежать.
Как тут быть?! Не заметить, промолчать? Но князь был не робкого десятка, к тому же не мог он по натуре своей смотреть на то, как погибнет его спаситель.
И он склонился перед царём в искренней и отчаянной челобитной. Рассказал о том, как спас его бывший его подчинённый, а раз спас того, кто выполнял волю царя, стало быть и не слишком уж против царя выступал – так, случайно оказался в рядах восставших.
Те, кто слышал страстное обращение князя Ивана Юрьевича, замерли в ужасе, ожидая, что царь и его самого отправит на плаху. Но неожиданно царь, выслушав Трубецкого, махнул рукой, мол, забирай его.
Тотчас Трубецкой отправил помилованного в одну из своих деревень. Спешил, пока царь не передумал. Велел сидеть там тихо. Тут же распорядился и о выделении земли, и об освобождении от оброка.
В те страшные дни стрелецких казней царь выглядел совершенно невменяемым. Трубецкому довелось бывать на буйных пирах, которые устраивал тот, заливая нервное перевозбуждение горячительными напитками, ещё более распалявшими его. На одном из пиров царь разошёлся так, что стал рубить своих же подданных шпагой, нанося серьёзные раны. Успокоить его удалось лишь Меншикову. Меншиков всех удивлял. Один единственный вернулся с царём из европейской поездки. И имел какое-то странное, мистическое влияние на того, кто вроде бы был Петром Алексеевичем, а вроде бы им и не был.
Но и Меншикову порой доставалось. Вышел однажды Алексашка, как прозвали его в ту пору, плясать, позабыв снять саблю. Тоже ведь пребывал в страшной и странной эйфории от участия в кровавых казнях. Возмутился царь, набросился на него и избил в кровь.
Ну а Трубецкой, то ли благодаря своему благородному облику, то ли благодаря какой-то внутренней силе, ощущаемой окружающими, оказывался на особом положении. Царь ему доверял и продолжал поручать дела важные. Вскоре после стрелецкой казни пожаловал генерал-майорский чин и назначил губернатором Новгорода.
Князь уезжал с тяжёлым чувством. Многих казнённых стрельцов он
Перед отъездом Трубецкой побывал у стен монастыря, в котором чуть было и сам не стал жертвой восстания. На виселицах ещё раскачивались на ветру тела повешенных. Их, как сказал князю один из стражников, было 195. Охрана выставлена, чтобы тела казнённых не смогли забрать родственники и предать земле по русской традиции.
Посмотрел Трубецкой и на окна кельи, в которой заточена царевна Софья Алексеевна, посмотрел и ужаснулся. Трое стрельцов были повешены у самых окон царевны. В руки их были вставлены какие-то листы, как выяснил Трубецкой, челобитные с издевательским текстом.
Князь поспешил из Москвы, из трупного смрада от разлагавшихся тел. Царь запретил убирать повешенных. Особенно тяжко было царевне Софье Алексеевне, у окон которых висели три стрельца на расстоянии вытянутой руки. Софья спешно была пострижена в монахини под именем Сусанны.
Уже потом выяснилось, что по всей Москве тела казнённых не убирали почти полгода.
В Новгороде князь Трубецкой несколько успокоился. В 1700 году у него в семье родилась вторая дочь Анастасия.
После передряг, связанных со стрелецким восстанием, жизнь и карьера Ивана Юрьевича Трубецкого складывались более чем благополучно. В тридцать один год он стал генералом. К генеральским званиям тогда ещё только привыкали. Введены они были Алексеем Михайловичем, и первым русским генералом стал, как известно, отважный, дерзкий, талантливый военачальник Григорий Иванович Косагов.
Ивот грянула Северная война, необыкновенно длинная и тяжёлая для страны. Генерал-майору Ивану Юрьевичу Трубецкому царь вручил в командование дивизию, которую вместе с другими соединениями повёл на Нарву и Ивангород.
С этого похода и начались беды и злоключения молодого генерала.
Спасение только в побеге
Всё дальше и дальше од родной русской земли уводили пленных. Всё меньше оставалось надежд вырваться на волю и добраться до России. А тут ещё постоянные предложения шведов.
«Измена? Никогда. Лучше смерть!» – так думал князь Трубецкой, оценивая предложения шведов и ту безвыходную обстановку, в которой оказался он.
Снова и снова он пытался понять, почему же им так заинтересовались шведы? Верно ли он разгадал их замысел? Неужели действительно готовят новую смуту и в подготовке её отводят ему, представителю знаменитого рода, одну из ведущих ролей?
Казалось бы, для царствующей династии князь не представлял опасности? Но так ли это? Конечно, живя в России и находясь на службе царской, он бы так и оставался военачальником. Но… В руках врагов он мог представлять серьёзную силу для сокрушения существующего строя. Да, он не прямой потомок, но ведь он – представитель рода Трубецких, а значит при известных стараниях заинтересованных сил мог превратиться в то знамя, которое «по свистку из-за бугра» могли поднять силы, недовольные правлением Романовых или просто заточенные на смуту в стране.