Бег в темноте
Шрифт:
– А может, он трезвенник? – снова высказалась остроумная блондинка, опять хихикнув и встряхнув шелковистыми пепельными волосами.
– А по-моему, он просто невежа, – по-прежнему дураковато ухмыляясь, заметил белоголовый насмешник.
– Ну так я научу его вежливости! – гаркнул потерявший терпение Лёха, согнав с лица улыбку, грозно нахмурив брови и в безумном пьяном порыве, с решительным и отчаянным видом шагнув вплотную к незнакомцу.
– Лёх, оставь его в покое, – попытался остановить его «спортсмен», по-видимому, сохранивший чуть больше здравого смысла, чем его друзья, и с некоторым беспокойством оглядывавший мощную фигуру невозмутимого великана. –
Однако голос разума не был услышан. Отуманенный винными парами, раздражённый и возбуждённый, очевидно, уже плохо соображавший, что он делает, Лёха прорычал что-то невнятное и угрожающее и очертя голову бросился на неизвестного…
А дальше произошло что-то непостижимое, дикое и страшное, чего Лёхины спутники никак не ожидали, к чему они совершенно не были готовы, что на несколько мгновений повергло их в ступор, заставив оцепенеть от изумления и ужаса.
Тщедушное долговязое тело их приятеля, едва он коснулся чёрного человека, внезапно взлетело вверх примерно на полметра, словно он высоко подпрыгнул, но обратно на землю не опустилось, а беспомощно повисло в воздухе и через секунду судорожно задёргалось, забилось, затрепыхалось, точно выброшенная на берег рыба. Голова его запрокинулась назад и бессильно моталась из стороны в сторону, недопитая бутылка выскользнула из ослабевшей, повисшей как плеть руки и со звоном упала на асфальт, а из груди вырвался протяжный, постепенно замиравший, не то хрипящий, не то булькающий звук, точно внутри у него клокотала и готова была выплеснуться наружу выпитая им текила.
А потом явственно раздался ещё один звук – короткий, хлюпающий, хрустящий, как будто что-то от чего-то с треском и чавканьем оторвалось; от этого звука у всех присутствующих по коже пробежала противная нервная дрожь. Лёхино тело тут же перестало двигаться, вздрогнуло в последний раз и замерло, хрип в груди затих, руки и ноги медленно вытянулись и повисли без движения. А ещё спустя мгновение оно грузно, словно тяжёлый неодушевлённый предмет, рухнуло наземь, лицом вниз, и оцепенелые, ещё не сообразившие до конца, что к чему, зрители этой сцены, не отрывавшие от неё округлившихся, недоумевающих глаз, увидели, как по тротуару, возле распростёртого там неподвижного тела, понемногу расползается густая мутная лужа, тёмная и вязкая, как дёготь…
Первой опомнилась красавица-брюнетка, подруга «спортсмена». Она отпрянула назад, пронзительно взвизгнула и, несмотря на свои высоченные каблуки, не слишком удобные для быстрого передвижения, довольно резво понеслась прочь, даже не взглянув на своего кавалера, будто мгновенно позабыв о нём. За ней немедленно устремились остальные, сообразившие наконец, что произошло у них на глазах и что может случиться с ними самими, если они сию же минуту не унесут отсюда ноги.
Немного помедлил лишь «спортсмен». Оторопело глядя на бездыханного, истекающего кровью товарища и понимая, что стряслось что-то жуткое и непоправимое, он в какой-то момент едва не бросился в отчаянном боевом порыве на его убийцу. Однако вовремя остановился, по-видимому объективно сопоставив – в отличие от несчастного самонадеянного Лёхи, которому его легкомыслие и горячность слишком дорого стоили, – собственные силы и мощь двухметрового незнакомца, только что так ярко и страшно продемонстрированную им, и решив не искушать судьбу. Вслед за этим он стремглав кинулся вдогонку за подружкой и прочими участниками мгновенно распавшейся компании, бегущие силуэты которых уже едва угадывались вдали.
Неизвестный,
Глава 7
Выскочив из очередного тёмного двора на очередную кое-как освещённую улицу, Никита и Егор пересекли – на этот раз без происшествий – проезжую часть и, повернув налево, побежали – правда, уже не так быстро, как прежде, понемногу сбавляя скорость, – по длинной широкой аллее, окаймлённой двумя рядами ровных, аккуратно подстриженных кустов и невысоких деревьев, справа от которой, чуть поодаль, высилось серое трёхэтажное здание с продолговатым плоским фасадом, сплошь усеянным большими квадратными окнами.
Пробежав по аллее несколько десятков метров, Никита, и до этого уже время от времени тихо постанывавший, прихрамывавший и чем дальше, тем сильнее припадавший на правую ногу, вдруг застонал громче обычного, скривился, точно от острой боли, и, резко замедлив движение, перешёл на шаг, а вскоре и вовсе остановился.
– Всё, не могу больше! – прохрипел он, задыхаясь и с болезненным выражением потирая ляжку. – Сил нет… И нога болит.
Егор тоже остановился. Он также едва держался на ногах и хотя не признавался в этом, но бежать дальше был не в состоянии.
Некоторое время они стояли на месте, не произнося ни слова. Лишь тяжко и хрипло, словно загнанные лошади, дышали, отирали градом катившийся с них тёплый липкий пот, на ветру сразу же становившийся холодным, и по привычке опасливо озирались кругом.
– Да-а, не хило мы пробежались! – чуть отдышавшись, выговорил Егор, бросая взгляд назад и безуспешно силясь выдавить на лице слабую, вымученную улыбку. – Почти от самой речки… Километра два, наверно, если не больше… Ф-фу-у!..
– Я не могу больше бежать, – повторил Никита, продолжая тереть повреждённую ногу и страдальчески морщась. – Видать, отбегался… Этот козёл на тачке крепко меня саданул. Я сначала в горячке не обратил внимания… Но сейчас что-то сильно разболелось. Может, чего доброго, перелом.
– Ну, это вряд ли, – покачал головой Егор. – Если б был перелом, ты б не пробежал после этого ещё три квартала. Ты б и шагу ступить не смог.
– Ну, не перелом, так ещё что-нибудь в этом роде, – проворчал Никита, раздражённо дёрнув плечом. – Ушиб, растяжение, трещина, может быть… мне уже один хрен. Во всяком случае, бежать я больше не могу. Это точно!
Егор пригляделся к товарищу и, поняв по его бледному, искажённому лицу, что он, скорее всего, не притворяется, хмуро процедил сквозь зубы:
– Вот зараза!
Затем он ещё раз внимательно осмотрелся вокруг и только теперь заметил, что они находятся рядом со своей школой, которую они закончили больше года назад и в которой ни разу после этого больше не были. Просторная, обсаженная цветами и затенённая деревьями дорожка вела к высоким железным воротам, за которыми, по правую руку, возвышалось здание школы, а дальше расстилалось обширное, объятое тьмой пространство школьного двора.
Егор пристально вгляделся в его тёмную, непроницаемую глубину и, немного подумав, проговорил: