Бег в золотом тумане
Шрифт:
Наконец тронулись, но со скоростью километр в час. Делать нечего, - смирился я с его медлительностью, тем более луна выкатила, светло стало. Иду о шашлыке мечтаю, А скотинка впереди трусит... Неспешно так, задумчиво. Оглядывается по сторонам, цветочки кушает... И вот уже лагерь вдалеке появился - километра полтора до него по тропе через закрепленную осыпь. Уклон крутой, - градусов 45, и тянется прямо к обрыву. А там сланцы на поверхность выходят. Есть такие осыпи из мелочи остроугольной, суглинком слегка сцементированные. Упадешь -- зацепиться не за что. Не разобьешься, но живого места на коже не будет.
Тропа хорошая,
Так вот, я разозлился, потерял бдительность, оступился -- и вниз! Всё! За одно мгновение жизнь перед глазами прошла!
Неожиданно, мое продвижение к мучительной, безвременной смерти резко замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Посмотрел вверх, а барашек - маленький такой, килограммов двадцать без шкуры, на шашлык хороший не хватит, как стоял на тропе, так и стоит, родной. Лишь дернулся немного, когда веревка под тяжестью моих ста двадцати килограммов до отказа натянулась. Полежал я с минуту на склоне, дух перевел. Потом подтянулся по этой веревочке, сел рядом со спасителем, обнял за шею, погладил нежно. До сих пор его запах помню -- родной такой, надежный. Растрогался, разговаривать с ним начал. "Прости, -- шепчу, -- брат, за былую грубость!
Хочешь, я тебе имя красивое придумаю?"
Своё обещание сдержал - "Незабудкой" его назвал. Долго я не давал разрешения на съедение моего спасителя. Только через месяц, со слезами на глазах, на день рождения Клары мы сделали из "Незабудки" шашлык...
***
Через несколько часов, мы подошли к подножию перевала. Здесь долина разветвлялась на две, идущие параллельно южному склону Гиссарского хребта. То здесь, то там ущелья и бегущие по ним ручьи разрезали остатки, сошедших зимой, лавин. Их было необычайно много для этого времени года. Да и понятно - прошедшая зима была суровой и богатой на снегопады.
Одна из таких лавин оказалась на нашем пути. Под ней, в промытом
тоннеле бешено клокотала вода. Мы осторожно шли по самой середине снежного моста. Внезапно послышалось тарахтение вертолёта. Все замерли...
Федя поднял голову и, не удержавшись, соскользнул вниз. Проводив взглядом Ми-четверку, мы с Сергеем, матерясь, бросились к провалу, но Феди там не было, -- поток унес его.
Мы побежали по течению, туда, где вода выбиралась из-под снежного свода, но Феди не было и там, хотя тоннель просматривался метров на восемь. Мы сели на берегу ручья и закурили. То, что этот бедолага появится у наших ног, сомнений не было. Вот только мертвый или живой? Не успели мы сделать и пяти затяжек, как из тоннеля раздались трёхэтажные выражения. Еще через минуту Сергей, с сожалением выкинув недокуренную сигарету, ухватил, Федю за шиворот, и мы вдвоем вытащили его на берег.
– - Ну, блин, лажанулся! И з-з-значок сгорел!
– -
Начал плакаться искатель приключений:
– - Хороша была шавка... Шиффер Клавка!
– - Федор Иванович! Вы удивительно хорошо плаваете! Скажите, где Вы прячете жабры, -- я, как мог, пытался взбодрить несчастного
– - Расскажешь кому, что его вертолет сбил, -- не поверят, -- усмехнулся Сергей, мрачно разглядывая небо.
А в это время злополучный и всеми нами проклятый вертолет появился со стороны Ягнобской долины и, не снижая высоты и не меняя курса, ушел в направлении к Сардай-Мионе.
– - Опять вертушка! А мы всё смеемся, -- слегка поморщился Кивелиди, задумчиво выжимаая воду из плечевых накладок Фединого
пиджака.
– - Похоже, Тимур уже рудник там организовал. И гребет самородки лопатой.
– - Ну и хрен с ним!
– - отозвался я.
– - Зато молодость вспомнили. Я все мечтал в этих краях побывать.
– - Радуйся тогда. Твои мечты исполняются, -- усмехнулся Серёга и, обернувшись к несостоявшемуся утопленнику, строго приказал:
– - Федька, доставай водку!
Пострадавший мгновенно взбодрился и быстро развязал вещмешок.
– - Усе в порядке, шеф!
– - радостно воскликнул он, понюхав, многократно обернутый в нижнее белье и перевязанный сверху
бечевкой, мокрый сверток. Наливай, Русик, не тяни!
Фредди веселел на глазах.
– - Ну что? Полетал чуток, Коуперфильд хренов!?
Я размотал сверток, достал бутылку и, сорвав зубами крышку, подал жаждущему Феде. Отпив граммов сто пятьдесят и немного порозовев, он пообещал, что впредь будет более осторожным. На его языке это звучало примерно так:
" Яйца морозить больше не буду! Век воли не видать"!
– - Не будешь, конечно. Я тебя на ишака посажу и проводом
примотаю. Есть у меня такой провод - тонкий и многожильный. Юрка ими сурков ловит. Отвязывать буду лично - по малой и большой нужде!
Пообещав это, я вспомнил давнюю историю и рассмеялся. Мужики удивлённо взглянули на меня, и я начал рассказ, надеясь отвлечь Сергея от мрачных мыслей:
– - Однажды мы возвращались с Барзангинского горного узла. С нами "шёл" геолог - Одиннадцать Лет Октябрьской Революции Иванович Худяков. Такое вот экзотическое имя - Олор. Мы его уважали. На студенческую скамью майор Худяков сел в сорок пятом, сразу после войны.
На этот раз, наш малопьющий и уважаемый коллега столько выпил, что в седле не держался ни при каких обстоятельствах!
Был вечер, а надо было добраться до промежуточного
лагеря. Мы крепко привязали Олора Ивановича проводом к лошади и спокойно продолжали путь.
Подкралась ночь. На отдых устраивались в кромешной тьме...
Утром встали, кое-как позавтракали и побрели в основной лагерь. Лишь километра через три вспомнили, что Олора ночью никто с лошади не снимал, и что утром его в лагере никто не видел.
Бросились назад, начали искать и, наконец, в дальней березовой
роще нашли беднягу. Он висел на проводах вниз головой под
мирно пасущейся лошадью!".
Я взял бутылку, отхлебнул пару глотков и наткнулся на жалобные, просящие глаза нашей "амфибии". Сердце моё не выдержало и, после одобрительного кивка Кивелиди, я вручил Феде остатки "живой воды".
***
Странное дело! Этот урка, прикончивший, как минимум, трёх человек, начал вызывать у нас какие-то теплые, может быть, даже дружеские чувства.