Беглянка
Шрифт:
— Значит, взять с собой семью на кровавое зрелище — просто очередной способ самоутвердиться?
— Совершенно верно. Более того — элемент устрашения тут тоже играет важную роль. Он придаёт власти над женщиной осязаемый привкус страха. Несмотря на наличие запрета несанкционированных физических наказаний относительно свободных людей, всегда можно найти способ наказать женщину иначе. Например, муж моей сестры однажды зверски разделался на такой же дуэли с тем, кого она очень любила… И каждый аналогичный поединок должен напоминать ей о прошлом и вызывать ужас.
Я представила себя на месте несчастной девушки и внутренне содрогнулась. Не хотелось бы мне оказаться в её ситуации…
Нет, я давно подозревала, что жестокость на Патриоре является нормой, но теперь мне стало казаться, будто она просто разлита в воздухе, и с каждым вдохом я наполняюсь ей всё сильнее… Уж больно нестерпимым стало желание самой схватить кнут и избить всех местных уродов до полусмерти.
Какая отвратительная планета!
— Значит, твоя сестра тоже была сегодня там? — Желая отвлечься от мрачных дум, спросила я.
— Конечно.
— А с кем же она тогда сидела, если её муж не мог быть рядом? С его семьёй?
— Нет. Заключив брак с единственной наследницей, Гинен покинул свой дом и перешёл под крыло свёкра. Поэтому сегодня он оставил её на попечение императора.
С минуту я молча переваривала услышанное, пытаясь понять, где же тут нестыковка…
А потом до меня дошло:
— Погоди! Твой отец что — Диктатор?!
— Да. — Просто ответил Лауль.
Сказать, что я была шокирована? Нет. Его ответ прямо выбил меня из колеи! Я не могла ни думать, ни говорить. Даже дышать представлялось мне невозможным…
В свете новой информации стало вдвойне непонятно, почему он сбежал при наличии таких перспектив? И тем более — зачем вернулся?!
Второе я уже как-то спрашивала, поэтому решила, что пора уточнить первое… Но не смогла выдавить из себя ни звука.
Так мы и стояли, напоминая какую-то античную гипсовую композицию: я, с остатками более ненужного геля на пальцах, и Инквизитор, терпеливо ожидающий окончания лечения.
Разорвать спеленавшую нас паутину довелось лишь спустя пару минут абсолютной тишины.
— Надо обновить блок наблюдения. — Неожиданно сообщил Лауль.
Я вздрогнула и опустила руки:
— Да-да, конечно. А я как раз уберу всё в тумбочку.
Без возражений Инквизитор направился в обход своих покоев, словно понимая, насколько важно для меня продолжить этот разговор.
Вернувшись, он сел в своё кресло, а я, привычно опустившись на ковёр у его ног, задала тот самый вопрос:
— Скажи, а почему, получив долгожданную свободу и возможность занять место правителя, ты всё-таки покинул Патриор?
— Я был молод и жаждал настоящей независимости. Мне хотелось сбежать из-под контроля императора, укрыться на другой планете, где он меня никак не достанет, и зажить тихой спокойной жизнью… Это было мечтой детства, которую отец при всём желании не смог выбить из моей головы. Поэтому, как только выдалась такая возможность, я тут же смотался. И никогда об этом не жалел.
— Потому что всё равно получил власть, пусть и в другом месте?..
— Потому что закончились вечные муки и постоянная боль. — С непроницаемым лицом поправил меня Инквизитор.
Уточнять дальше было страшно, но собеседник и без того не собирался отмалчиваться.
— Мой отец всегда был и остаётся очень жестоким человеком. — Будто впервые позволяя себе выговориться, начал он. — Всем его детям приходилось трудно в его доме. Многие не дожили до сознательных лет, чуть меньше — умерли до совершеннолетия, в основном во время бунтарского переходного возраста, который не смогли усмирить…
Я представила эту картину и стало настолько жутко, что мои мысли предпочли перескочить в более нейтральную область и представить поистине кроличью плодовитость Диктатора.
С моих губ самовольно сорвался нервный смешок, однако Лауль не обратил на него никакого внимания.
— Если обычно желание самоутвердиться через тоталитарную деспотию в семьях, приближенных к правительству, компенсируется наличием власти, — как ни в чём не бывало продолжил он, — то, к моему великому сожалению, это никак не относится к нынешнему императору. Он считает, что строгость, контроль, жестокость и боль — лучшие учителя. Такие рамки лежат в основе Патриора, их же он переносит в дом, на всех своих рабов и детей, независимо от возраста. Даже подчинённые подчас страдают от его патриотизма, поэтому с некоторых пор на местах остались только те, кто полностью разделяет его взгляды, да ещё парочка крепких терпеливых личностей, способных ему противостоять. Таких он уважает за стойкость, хотя и не даёт им спуску…
— Не хочу даже думать, каково это! — Совершенно искренне воскликнула я.
— И не надо. — Тут же отозвался Инквизитор, непроизвольно передёрнув плечами. — Поверь, это очень неприятно.
Мы немного помолчали.
— А твоя мама? — Вдруг вспомнила я. — Она жила с вами?..
— Нет, отец избавился от неё сразу после моего рождения. Он всегда так поступает, считая, что женщины только и умеют баловать, а присутствие матери рядом не приведёт ни к чему хорошему.
— Он её убил?.. — Замявшись, поинтересовалась я.
— Нет, конечно. Разбрасываться невольниками не принято.
— Значит, продал?
— Да. И уже там, за два года до получения мной свободы, её хозяин, посчитав, что она беременна не от него, забил мою мать до смерти…
Лауль так спокойно это сказал, что я аж отшатнулась.
— Откуда ты в таких подробностях знаешь, что с ней было?!
— Мы с ней очень похожи. Поэтому однажды, встретив её на каком-то приёме, я не смог не признать родственника. Попросил у императора разрешение на знакомство и получил право поговорить…