Бегство от Франка
Шрифт:
Когда Франк ушел, стены стали неприятно сжиматься вокруг меня. Я надела некрасивые туфли без каблуков и пошла во Фрогнерпарк. Дождь только что перестал, и небо было почти чистое. Монолит Вигеланна [11] , как обычно, казался смазанным жиром, и даже больше обычного. Но фонтан и розы тянулись вверх, к нежаркому вечернему солнцу.
Пока я, прищурившись, смотрела на танцующие под деревьями тени, рядом со мной возникла Фрида. Я была не против ее общества. Сначала мы шли молча. Наконец, она сказала:
11
Вигеланн,
— Сними себе комнату у моря!
— Где? В каком-нибудь пансионате для нежеланных старых детей?
— Выше нос! Позвони в «Береговой Отель» в Февике, например.
— Почему именно туда?
— У тебя есть реклама и карта Февика, но ты никогда там не была.
— Февик? — с сомнением повторила я.
— Судя по названию, в прежние времена туда пригоняли скот. Теперь там по берегу бродят только морские птицы и бегают собаки. Ну и, само собой, люди. Если хочешь, чтобы тебе подавали еду и убирали постель, приходится терпеть людей. Может, там ты соберешь остатки своих несчастных мыслей, которые у тебя еще теплятся. Все-таки море…
— Пребывание в курортном отеле стоит больше, чем я могу себе позволить. У меня не останется денег на осень, — возразила я.
— Ты будешь думать об этом, только пока не закажешь себе номер. А потом милосердный мозг отодвинет все тревоги о том, на что ты будешь жить дальше.
Поездка прошла лучше, чем я ожидала. Общественный транспорт не всегда так уж неприятен, как мы думаем. Отель был точно такой, как на рекламном проспекте. У самого берега. Я сидела на веранде и писала:
«Белая вилла в современном функциональном стиле справа молчит о своих семейных дрязгах.
Воробьи веселятся на веранде после завтрака.
Ветер флиртует с пышными кронами сосен, которые предлагают ему себя, маня своими зелеными джунглями и вековой корой.
Ветер устремляется к облакам, чтобы сложить из них немыслимые фигуры на непристойно обнаженном светло-голубом небе.
В глубине людям угрожают медузы. Этакий неожиданный плевок естественного зла.
Разрушенная пристань колышет забытый с зимы плавучий причал.
Паруса обнажают свои треугольники перед самыми дерзкими шхерами.
Маленький фонарь с красной крышкой фиксирует все движения.
Отсюда, с горы, видны четкие силуэты мужчины и мальчиков, ловящих рыбу.
В белом круглом павильоне на берегу дети и взрослые демонстрируют свое одиночество, выстроившись в очередь за мороженым.
У каменной лестницы девочка беззвучно плачет над этой картиной.»
В баре в аляповатых золоченных рамах висело несколько фотографий писателя Роальда Даля. Когда-то он был здесь завсегдатаем и жил в единственной комнате с балконом. Снаружи этот балкон был похож на белое гнездо в кроне сосны, склонившейся над третьим этажом.
Совершенно незаслуженно и без всяких просьб с моей стороны я получила номер с видом на море. Плеск волн о берег напомнил мне об одной женщине из детства, незнакомой женщине, которая смазала мне сливками обгоревшую на солнце кожу. Но я не могла найти ей место в своих воспоминаниях или в своей действительности. Уверена только, что никто не рассказал мне эту историю.
Я распаковала те немногие необходимые вещи, которые захватила с собой, и положила на тумбочку тридцать три страницы своей рукописи. Мне хотелось перечитать и осмыслить написанное, пока я буду здесь жить. Меня смущала идея Фриды вписать Франка в свою жизнь. И что мне делать с самой Фридой?
Я положила карандаш и ластик рядом с рукописью и сказала себе, что все рукописи загадочны. Вообще человек ничего не знает о реальности, пока в книжном магазине не поставит свою книгу впереди какого-нибудь бестселлера.
Крики морских птиц? Шум волн? Как давно я вобрала в себя эти звуки! Они открывали мне нечто, чему я не знала названия. Нечто, что я давно потеряла или никогда не имела. Я заснула в «Береговом Отеле» тяжелым, но чутким сном, ощущая свою каждую спящую мышцу. Обычно мне что-нибудь снилось, и я просыпалась, как механическая игрушка, заведенная для того, чтобы она сразу могла двигаться.
В первое утро я пробудилась с чувством, что все-таки могу отворить давно захлопнувшуюся дверь в комнату, из которой когда-то вышла. Внизу на веранде гости двигали стулья, и в распахнутое окно проникал аромат кофе. Завтрак был уже подан. Я встала и откинула занавески.
Хотя никто не мог видеть, что я нагая, я устроилась подальше от окна и любовалась морем. Мне ничего не нужно было планировать. Я вдруг поняла, что молчит даже тоска по Франку. Пока что молчит.
Казалось, будто поверхность моря покрыта миллионом ромашек, тесно прилегавших друг к другу на многие мили вокруг. Солнечный свет превратил морских птиц в подобие блестящих кусочков металла, летящих в свободном падении. Мне захотелось описать непередаваемость этой картины, но я тут же сообразила, что это было бы слишком романтично и к тому же фальшиво. Море представилось мне ромашковым лугом, потому что мои очки криво сидели на носу и солнечный свет, падая на металлическую оправу, давал блики, грубо искажавшие действительность.
В первую половину дня, когда я сидела в белом пластмассовом кресле на берегу, на границе между травой и водой появился какой-то человек. Он шел медленной и небрежной походкой.
Я следила за ним, пока он не скрылся слева между скалами. Мне так хотелось, чтобы это был Франк!
Чтобы смириться с тем, что это не Франк, я подумала, что дорожка, по которой шел этот человек, скорее всего когда-то была посыпана гравием и проходила между скалами и растущими на берегу растениями, она никогда не знала асфальта. Но море постепенно смывало ее, вот ее и заасфальтировали. Вообще-то она никуда не вела. Только к старой вышке и какому-то непонятному фундаменту, может быть, в свое время предназначенному для пушек. Впрочем, это типично для дорог, думала я. Идешь по дороге и вдруг понимаешь, что она ведет тебя совсем не туда, куда тебе нужно. Дороги — это движение к воображаемой цели. Или способ чего-то избежать. Пройти мимо.
Сейчас тот человек был Франком не больше, чем минуту назад. Я неожиданно почувствовала, что от этой серой грубой полоски между скалами исходит угроза. Как будто мне предстояло просидеть здесь до самой смерти, глядя на асфальт и не присутствуя в собственной жизни. Настроение, с которым я проснулась, исчезло. Просто я очень устала, с удивлением подумала я. Это ощущение было почти физическим. «Как сильное горе», захотелось мне записать в своем блокноте. Но почему? Что я, собственно, знала о горе? Не считая одного случая. С грузовиком. Каким эгоизмом должны обладать люди, которые в нашем мире претендуют на право испытывать личное горе!