Бегство (Ветка Палестины - 3)
Шрифт:
Когда расходились по спальням, Эли, промолчавший весь вечер, произнес задумчиво: "Если бы понять, наконец, как вести себя в стране, которой управляют Сычи". О том, что фраза сорвалась с его губ не случайно, стало ясно уже на другой день. За "королевским столом" Эли сообщил, что организуется новый еженедельник и ему предложили место главного редактора.
– Ого-го!
– протянул Дов.
– Уж и газетку под тебя создают.
– Он знал о желании нескольких крупных кабланов скрутить "рыжего". Считали, без этого фантастически пробивного малого проклятая "амута" захиреет. Да и не сама "амута" им была страшна, - пример её. Русские евреи прут сотнями,
– Боятся они тебя, "рыжий!"
... Эли отвалил, - сказал Дов Софочке, уединившись с ней в спальне. Худо! Думал, он покрепче. Купили нашего "рыжего" со всеми потрохами.
– Предатель!
– воскликнула Софочка.
– Еще один "Сыч" на нашу голову!
– Предатель и изменник! Тысячи людей ждут крыши над головой. И война, сколько она разрушит?!
– Пока, слава Богу, страху больше, чем разрушений, Софа. Упустит Эли место, а человеку за пятьдесят. Это в Израиле все равно, что мэа эсрим - сто двадцать, - после чего еврею жить вообще не рекомендуется. Не слыхала? Вот те раз! Здоровья и благополучия тебе желают до скольких лет? До "мэа эсрим"! И Галия его подсекла! Сказали, безнадежна. А главное, - поглядел Элиезер нашему истеблишменту в глаза, во всех мисрадах на него глядел - пристально, целый год! и многое про наших гордых исраэли понял. Мэа эсрим ему, Софочка, не меньше. А амутянам почему обижаться на парня? Он их запустил, грустных, беспортошных на орбиту. Глядишь, и долетят.
Эли долго не появлялся в Иерусалиме. Дов позвонил в офис "амуты", там ли он еще? Эли поднял трубку, стал оправдываться: мол, дали шанс, как упустить?
– Да не осуждаю я тебя, Элиезер, - перебил Дов.
– Прав ты во всем! Работа в Израиле по профессии - голубая мечта олима. Опасения мои в другом. Газету-то под тебя создали. Неплохо, кстати, оценили твою голову. Миллион шекелей вытрясти из нашего брата - серьезные усилия нужны. Но ведь недаром говорится: "Коготок увяз - всей птичке пропасть". И потом, "на чьей телеге едешь..." Русский народ на этот счет давно все понял и решил.
– Ну, уж дудки, - отозвался Эли со злой уверенностью.
– Не вырвусь выскользну ужом...
– А перекроют кислород?
Эли ответил не сразу. Дов уж и в трубку подул нетерпеливо неужто не слышит?
– Дов, признаюсь тебе. Только тебе, без передачи. У каждого свой лимит прочности. Я чувствую сейчас - еще чуть-чуть и хрустну. К мисрадовским крысам за шиворот себя тащу, да и ресурсы сердчишка на исходе... Что? Не надо быть библейским мудрецом, чтоб догадаться: это ход конем. Кабланским конем. Но я, Дов, - профессионал. Здесь таких, судя по нашим газетам, раэ-два и обчелся. Попади и мои руки еженедельник, я его за месяц-другой сделаю таким, что начнут расхватывать. Знаю, что для этого надо. В каждом номере "гвоздь". Обнаженная правда. За полгода перейду на самоокупаемость, тогда пусть перекрывают кислород: я уж на собственных к крылышках!
– Задумано лихо. Тут и я тебе помощник, но...
– Что? Убить могут, объявить советским шпионом?
Дов усмехнулся: - Нет, по нынешним временам животу твоему ничего не угрожает, не до тебя. Беда, если не выдержишь. Помню твои шкафчики в гостинице - ни у кого таких не видал: китайский фарфор, австралийские безделушки из опала, невиданные ракушки, чернь по серебру. Видать, в России ты жил сладко. Значит, не за сладостью и сюда прикатил, а потому, что обрыдло быть газетной шлюхой.
– Ну, нет, - Эли засмеялся.
– Большая разница. Там я был проституткой с пятым пунктом, а здесь, если что, то уж в чистом виде.
Улыбнулись. На том и кончился разговор - до времени. Позднее Дов узнал, что уход Эли из "амуты" ускорили и другие резоны, однако тогда Элиезер о них и слова не сказал. Председатель "осминожной комиссии", которому Эли подарил картину Галии, посочувствовав "рыжему", растолковал ему доверительно отчего они не дают хода настырной олимовской "амуте":
"Это все не нашего ума дело, а большая политика, - поведал он со значительным видом, указав пальцем в потолок.
– Все лимиты идут на "территории", там строим на всю мощь, а здесь сокращаем все и вся". Так это было на деле или просто выгораживал председатель своих коллег? Но разговор этот помог Эли уйти от бедолаг-амутян, почти не испытывая угрызений совести. Он сказал себе: не валяй дурака, Эли! Государственная политика - тяжелый танк. И в России под танк не кидался, и здесь не собираюсь: не самоубийца.
Телефонные объяснения Эли прозвучали на излете войны. А в те нервные дни, когда каждую ночь сиживали в духоте заклеенной комнаты, беспокойство доставляли, в основном, Софочка и детишки, с которыми она проводила все время. Казалось, убедили ее, что Святого города война не коснется. И ближайший "Скад" упал в Рамат-Гане, километрах в ста; и о будущем взрыве радио объявляет теперь не за минуту, как раньше, а за пять, когда ракета еще над Ираком. Саша притащил юмористический журнал, выходящий в Тель-Авиве. Вот и там смеются. Полистал. Горбачевский гонец Примаков, главный в ГБ спец по арабскому востоку, летит в Израиль верхом на "Скаде". Смешно!
Порой Софа не могла успокоиться и под утро. Голубые глаза округлялись, ничего не видели. Случалось, лила чай мимо чашки. В иные минуты казалась близкой к обмороку.
Саша, посоветовавшись с Довом, привез "психодоктора" Аврамия Шора, который, в свое время, приютил Софочку. Его она считала вторым отцом.
Залучить Аврамия в эти суматошные дни было делом нелегким. Едва началась война, он сообщил по радио и напечатал в газетах объявление: "Если у вас беда, если опускаются руки, звоните по телефону номер..." Телефон стоял на столе у Эли. Собираясь покинуть "амуту", он передал свой кабинет профессору. Что тут началось? Кроме самого Аврамия, только Эли, наверное, предвидел это.
И немудрено! Как-то, еще до войны, Эли дал свой номер телефона старому приятелю, московскому режиссеру, который, создавая в Израиле русский театр, искал актеров. Среди других, отозвалась какая-то молодая женщина: она долго кричала и плакала в трубку, просила работы. И, наконец, выяснилось, что никакого отношения к театру она не имеет.
– Вы звоните по объявлению?
– переспросил раздосадованный Эли.
– Но ведь там прямо сказано, что набирают драматических актеров.
– Мне очень плохо, - ответили на другом конце провода.
Подобные звонки следовали один за другим, и Эли понимал, какую ношу взваливает на себя старый человек, готовый разделить с неизвестными людьми их нервические, на грани срыва, тревоги и беды.
До первых разрывов "Скадов" многим казалось, большой нужды в нем, российском ученом психодокторе, нет. Американцы и многие европейцы, действительно, спешат со своими проблемами в кабинеты дипломированных психологов. Но в России подобными дипломами с гербовыми печатями украшаются разве что парикмахерские. Психологи и психиатры? Тьфу-тьфу, пронеси, Господи! В России со своей душевной мукой привычно идут к друзьям, а не к врачам. Купят бутылку, и в гости - облегчить душу, дать совет. Попав из огня да в полымя, под "Скады" Хусейна, иные пришельцы из России, неожиданно для себя, рванулись к телефонам психологов, как утопающие к спасательному кругу.