Бегство (Ветка Палестины - 3)
Шрифт:
– Мои больные в Тель-Авиве. Звонить оттуда в Иерусалим -шекели требуются, - ответил Аврамий, надевая зимнее пальто с потертым воротником. У моих пациентов в карманах не звенит.
Ревекка остаться в Иерусалиме тоже отказалась. Уехала вместе с мужем.
– Ну, вот, кажись, всех знакомых излечили, - сказал Дов, проводив семейство Шор.
– Поживем, Софочка, спокойно.
Не тут-то было. Прозвенел звонок, подошла Софочка. Сказала уверенно:
– Вам нужен психолог. Он теперь снова в Тель-Авиве, запишите его номер.
– И положила трубку. Через минуту снова раздался звонок - тот же голос.
–
– Софа резко повернулась.
– Какая-то ненормальная - тебя!
Дов взял трубку и открыл от изумления рот, точно звонок был с того света. Голос был тихий, придавленный, вроде из погреба, но очень знакомый вспомнил это голос Сусанны, "Сусика", дочери дяди Исаака-воркутинца, у которой был прошлой зимой. Сейчас она звонила из аэропорта Лод: прилетела в Израиль.
– Насовсем!
– вскричал Дов радостно.
– Почему из Москвы не предупредила?.. Не пробилась? Похоже на них! Вернулись, значит, все дети Исааковы? Всё семейство! А сын где? Поэт Илюшка?.. Что-о?! Никуда не отлучайтесь! Еду!
– Крикнул Софе, чтоб приготовила комнату, в которой работал Аврамий. У дверей становился:
– Зайка у нее - твоя ровестница, возьмешь к себе.
Они стояли у аэропорта, на Круглой площади, где покрикивали гортанно, разбирая пассажиров, зазывалы - шоферы такси. Поток прибывших вываливался из таможни. Мужчины в зимних пальто, полушубках и сапогах, дети в меховых шапках. "Сибирия", как говорят израильтяне.
"Аврамий прав, - мелькнуло у Дова.
– "Скады" русскому еврею не помеха".
Сусанна Исааковна в стареньком габардиновом плаще, Зайка в беличьей шубке и долговязый сутулый Вениамин, муж Сусанны Исааковны, в кроличьей шапке с болтающимися ушами, стояли в стороне от потока, сиротливо жались друг к другу. Два чемодана, сумка - все имущество. Да противогазы - выдали вместо цветов. Дов не видел Сусика около года. Мог бы и не узнать: сгорбилась, лицо пожухло. Старушка. Больна, что ли? Обнялись, кинули вещи в машину. Расспрашивать не стал. Знал уже, сына ее Илюшку выкинули из окна казармы, с третьего этажа. Сказал Сусику, что едет в Иерусалим, к нему, и чтоб она ни о чем не беспокоилась. У дома, притормозив, спросил все же: -А следствие было?
Сусанна Исааковна прошептала: - Было. Сами выкинули, сами расследовали. Назвали "дедовщиной". Слыхал такое слово? Все самые святые русские слова испохабили. От матери произвели "матерщина", от деда - "дедовщина".
Сусанна Исааковна была плоха, и Дов позвонил Аврамию.
... Как в воду глядел Аврамий. Только вернулся в Тель-Авив, сообщили ему, что все русские дипломы и звание профессора государственная комиссия признала. И, в связи с чрезвычайными обстоятельствами, профессору-психологу предоставили кабинет в здании городской мэрии.
Выслушав рассказ Дова о Сусанне Исааковне, он сказал, что тут, скорее всего, ничем не поможешь, но... завтра он приедет.
Война окончилась. Дов, переселив Сашу в прорабскую ("Земно берегите!"), повез семейство Сусанны Исааковны к Красному морю, где потеплее. Чтоб отвлеклись, отошли от бед. У Зайки глаза, вроде, стали оживать, светлеть, а Сусанна попрежнему хмурится.
После ужина, когда осталась вдвоем с Довом, принялась рассказывать словно для самой себя. Дов наклонился, чтоб все слышать.
– Нет мальчика. Остались стихи, - звучал голос Сусанны.
– Его друзьям, у Илюшки всегда было много друзей, удалось кое-что напечатать. В московских газетах, в газете города Жуковского. Затем собрали книгу. Пытались издать, да только кому в Москве сейчас до стихов!.. Привезла рукопись сюда. Нет, он в поэты не готовился, он поэзией жил. А поступать собирался в медицинский. Казалось бы, вне его интересов. Но было в его натуре. Он даже кошку, которая его исцарапала, не разрешил бить. Жило в нем это... От медвуза отогнали палкой: пятый пункт, а в армии... прости, Дов, не могу об этом говорить. Могли спасти, но не дали самолета, чтоб отправить в московский госпиталь.
В исхудалой, дрожавшей руке держала переплетенную рукопись. Машинально перелистывала странички. И вдруг прочла со слезами на глазах:
"Ты кому-нибудь нужен?
Да нет, я, как снег...
На санях и на лыжах по мне веселей. Я растаю весной, я умру через год
В вашей памяти - снег прошлогодний И лед."
А ведь он хотел уехать, Дов. Это я, идиотка, не хотела.
– Она зарыдала. Продолжала, всхлипывая: - Илюшку не спасли, Зайку привезла. Дов, все идеи умерли. И желания тоже. Осталось одно - спасти дочь...
Недели через две Дов отправил Сусанну Исааковну и ее мужа-инженера, тихого, пришибленного несчастьем добряка по мисрадам. Правда вначале звонил, просил позвать к телефону кого-либо из алии семидесятых, и всё устраивалось. Тогда же выяснилось, что, хотя Сусанна Исааковна по возрасту могла получать пенсию, никакой пенсии ей не дадут - по закону. Дов не поверил, отправился в мисрад. Объяснили, что муж Сусанны моложе ее на восемь лет. Когда он дорастет до пенсии, тогда и ей полагается. Не верите? Таков закон. Остался со времен Оттоманской империи. Женщина в семье - приложение. Хозяин - муж.
Сусанна Исааковна восприняла дикую весть отрешенно. Лишь усмехнулась. Испугалась Софочка: "Бож-же ты мой! Что в этом психованном мире происходит... В Израиле мне "хупы" не будет. А без "хупы", вроде, и замуж не выходишь. Законы Русской империи. Да нет, Римской? Или какой-то Оттоманской;.. Ой, Софка, от добра добра не ищут. Ты теперь не одна. Сашку гнать сразу, чтоб не искушал. И ни о чем не думать, а то вляпаешься в законы этой Оттоманской империи - пропадешь! Разотрут по стенке, вместе с сыночком".
Глава 2 (25).
"МОЖЕТ БЫТЬ, НАМ ПОВЕЗЕТ?"
Никто не был так счастлив в эти дни, как Софочка: она обрела подружку, которой не стыдно признаться в самом сокровенном... . Ни один гость больше не действовал ей на нервы, не дарил стихи про любовь, не расспрашивал с тревогой про будущие роды и, главное ("Спасибо тебе, Бож-же!"), не требовал сделать выбор... К тому же, с кухонным делами, тяготившими ее, стало намного легче. Зайка загружала грязной посудой моечную машину, ее мама, тетя Сусанна, для "королевского стола" (стол то и дело становился "королевским", на тридцать персон!), варила ароматные, с укропом и петрушкой, украинские борщи, - появился избыток свободного времени, который можно было посвятить Зое.