Бегущий за «Алыми парусами». Биография Александра Грина

Александр Степанович Грин родился 11 (23) августа 1880 года в уездном городе Слободском Вятской губернии. Его отец – дворянин Виленской губернии Дисненского уезда поляк Стефан Евзебиевич Гриневский родился 5 февраля 1843 года. Дед Грина, помещик Виленской губернии Евсей Закшевский-Гриневский имел владение «Запоташница», находившееся в селе Лужки Дисненского уезда. В 1863 году Гриневские приняли участие в польском восстании, дед будущего писателя был убит, имение конфисковано, а 13 апреля 1863 года девятнадцатилетний гимназист Витебской гимназии Стефан Гриневский был арестован «по делу об учениках Витебской гимназии, покушавшихся формировать мятежническую шайку» и 4 сентября 1864 года после суда был выслан пожизненно и с лишением личных прав в Сибирь – в город Колывань Томской губернии. На жительство в Вятскую губернию ссыльный № 1578 Гриневский приехал в июле 1868 года и стал работать в фотографии Рытвинского, тоже ссыльного. Через год со Стефана был снят гласный надзор полиции, а еще через два, 14 августа 1871 года, ему было выдано свидетельство «на свободное проживание в России повсеместно, за исключением столиц и губерний столичных и западных с воспрещением вступать в государственную и общественную службу». Живший в Сарапульском уезде Вятской губернии Стефан Гриневский, ставший Степаном Евсеевичем, 15 сентября 1872 «при Сосновской Архангельской церкви Сарапульского уезда» венчался с Анной Степановной Лепковой. Мать писателя, родившаяся 14 февраля 1857 года, была дочерью надзирателя Вятской мужской гимназии Степана Федоровича Лепкова, внука обрусевшего шведа Лепке-Лепеха, и Агриппины Яковлевны, происходившей из мелкой чиновничьей среды.

После венчания молодая семья переехала в Вятку. В июне 1874 года Степан Евсеевич получил свидетельство, разрешавшее поступать на государственную и общественную службу, и стал работать письмоводителем Вятской губернской земской больницы с жалованьем 40 рублей

В мае 1880 года Гриневские ненадолго переехали в город Слободской, где отец писателя стал работать конторщиком пивоваренного завода. Родившийся 23 августа 1880 года Александр был крещен в Никольской церкви города Слободского – в церковной метрической книге за 1874–1880 годы сохранилась запись о крещении № 32936. В марте 1881 года семья Гриневских вернулась в Вятку и Степан Евсеевич снова стал работать письмоводителем в земской больнице, в которой 1 января 1889 года стал помощником смотрителя.

В возрасте шести лет мать и отец научили будущего писателя читать и писать.

Популярность произведений А.С. Грина вызывает интерес читателей и личности автора, его семье, родителям. О жизни писателя узнают из «Автобиографической повести» и очерка К. Паустовского «Жизнь Александра Грина». Однако, нельзя забывать, что «Автобиографическая повесть» – произведение художественное, и личность отца – Степана Евсеевича Гриневского – это художественный образ. Грин говорит о нем очень тепло, это был человек, давший своему сыну образование, любовь, поддержку, но при этом Александр Степанович допустил несколько фраз, позволивших Паустовскому и всем другим читателям думать об отце Грина как о безнадежно пропащем, опустившемся человеке, умершем в нищете и забвении. Но в «Автобиографической повести» отец Грина – литературный герой. Сегодня, имея новые данные вятских исследователей Е. Петряева, М. Махневой, А. Ревы и журналиста из Белоруссии С. Толкачева, можно рассказать о родителях А. Грина подробнее, а особенно о его отце.

Степан Евсеевич Гриневский, 1843 года рождения, был уроженцем Витебской губернии, из дворян. Его отец – дед А. Грина – помещик Виленской губернии, Евсей Закшевский-Гриневский владел имением «Запоташница» в селе Лужки Дисненского уезда, которое было конфисковано царским правительством в 1863 году, за участие Гриневских в польском восстании. Евсей Закшевский-Гриневский был убит в стычке, а девятнадцатилетний ученик шестого класса Витебской гимназии, которую он так и не окончил, – Степан Гриневский, был арестован и выслан «на житье в Томскую губернию».

Через два года Степан Евсеевич приезжает из Колывани в Вятскую губернию, где за ним устанавливают секретный надзор.

Некоторое время С. Гриневский работает в фотографии Рытвинского, своего товарища по ссылке. Затем в 1871–1872 годах едет в город Сарапуль, где работает на пивоваренном заводе купца Попова. Из Сарапуля он возвращается в Вятку с молодой женой Анной Степановной.

В 1875 году Степан Евсеевич поступил на службу в Губернскую земскую больницу на должность письмоводителя и бухгалтера. Получив отпуск, в мае 1880 года, Гриневские едут в город Слободской. Там 23 августа у них рождается сын Александр. Степан Евсеевич помогает крестному отцу Саши, Льву Ануфриевичу Миштофту, построить новый дом, а затем возвращается с семьей в Вятку и снова работает в Губернской больнице.

В 1883 году Степан Гриневский обратился к вятскому губернатору с просьбой выдать ему свидетельство на свободное проживание без всяких ограничений, но получил отказ. Значит, не простили ему студенческого вольнодумства, значит, был он в том восстании не случайным участником. Хотя в документах неоднократно отмечается, что «письмоводитель и бухгалтер С. Гриневский обязанности исполнял добросовестно и с усердием».

Дважды Степан Евсеевич получал премию от Вятского губернского земства. В 1879 году его избрали в присяжные заседатели по Вятскому уезду. Когда исполнилось 30 лет его службы в больнице, земство преподнесло ему 12 серебряных ложек с монограммой «С.Г.» и датой «12 июля 1903 года» (одна из этих ложек хранится в Феодосийском музее А.С. Грина).

Все это еще раз подтверждает, что Александр Грин и вслед за ним Паустовский сгустили краски, изображая С.Е. Гриневского как неудачника и мученика. А.С. Грин очень любил отца, всегда и везде возил с собой его фотографию. Да и в самой повести Грин говорил об отце очень тепло, о том, как отец учил его читать, как они вместе ходили на рыбалку, жгли костры, жили в палатке. Видя, как девятилетнего сына влечет к охоте, Степан Евсеевич покупает ему старенькое шомпольное ружьецо, а когда Саша стал мечтать о море, отец узнает адреса матросов, ходит, расспрашивает, переживает.

Степан Евсеевич сделал все возможное, чтобы отправить Сашу в Одессу для поступления в мореходные классы. Земство выделило ему деньги на учебу сына.

Когда Александр, сбежав из ссылки, в 1906 году нелегально появился в Вятке, отец достал ему чужой паспорт, с которым Грин еще 4 года жил в столице под именем вятского мещанина А.А. Мальгинова.

В марте 1914 года Степан Евсеевич умер, и об этом было сообщено в губернской газете «Вятская речь». Это лишний раз доказывает, что Степан Евсеевич пользовался в городе большим уважением и почетом.

На похороны отца А.С. Грин приехать не смог, потому что сам находился в лечебнице. От приехал в Вятку только через 2 года. Не смотря на всяческие неурядицы и некоторые разногласия, они любили друг друга, и эту любовь Грин сохранил на всю жизнь.

Мать А.С. Грина, Анна Степановна Лепкова, родилась 14 января 1857 года. Была дочерью надзирателя вятской мужской гимназии Степана Федоровича Лепкова, предком которого считался пленный швед петровских времен Лепех. Мать Анны Степановны, Агриппина Яковлевна была из семьи мелкого чиновника.

Анне Степановне было полгода, когда умер ее отец. У матери, кроме Анны, на руках остался еще четырехлетний сын Николай. Усталость и бедность заставили отдать пятнадцатилетнюю Анну замуж за политического ссыльного Степана Евсеевича Гриневского, который был вдвое старше своей будущей жены. Их венчание состоялось 15 сентября 1872 года в Михайло-Архангельской церкви села Сосновка Сарапульского уезда Вятской губернии. Вскоре после венчания Гриневские вернулись в Вятку, где после рождения Александра Анна Степановна занималась хозяйством и маленьким сыном. Начальной школы Саша не посещал, так как читать, считать и писать его учили дома. С четырех лет мать стала учить сына азбуке. Читать Сашу научил потом отец, принесший книгу «Гулливер у лилипутов», мать тогда же научила писать.

В 1887 году у Гриневских появилась дочь Антонина, а еще через 2 года – Екатерина.

В 1890 году Анна Степановна поступила в Вятскую фельдшерско-акушерскую школу, тогда ей уже исполнилось 33 года. Это были курсы подготовки аптекарских учениц, повитух, оспопрививательниц и фельдшерских учеников. В программу обучения входило изучение анатомии, латинского языка, физиологии, хирургии, фармакологии, детских и инфекционных болезней. Занятия будущих повитух проходили в родильном отделении губернской земской больницы.

Авторитет этой школы с каждым годом возрастал. Из других городов стали приходить запросы на окончивших школу и благодарности от врачей за хорошо подготовленных фельдшериц. Можно сказать, что Анна Степановна получила здесь глубокие знания и хорошую практическую подготовку. Курсы она закончила в 1892 году, получив свидетельство на звание повитухи и оспопрививательницы. Однако, медицинской практикой Анна Степановна занималась недолго. В 1893 году у нее родился еще один сын, Борис, а 21 января 1895 года Анна Степановна умерла от чахотки.

К сожалению, воспоминаний о ней почти не осталось. Очень коротко вспоминает о ней и сам Александр Грин в «Автобиографической повести». Но имя женщины, давшей миру прекрасного художника, всегда отзывается благодарной памятью в душах потомков.

Однажды отец принес книжку «Гулливер у лилипутов» с картинками – крупным шрифтом, на плотной бумаге. Он посадил меня на колени, развернул книжку и сказал:

– Саша, давай читать. Это какая буква?

– «М».

– А эта?

– «О».

– Верно. Как же сказать их сразу?

В моем уме вдруг слились звуки этих букв и следующих, и, сам не понимая, как это вышло, я сказал – «море». Так же сравнительно легко я прочел следующие слова, не помню, какие – и так начал читать.

Я читал бессистемно, безудержно, запоем. В журналах того времени: «Детское чтение», «Семья и школа», «Семейный отдых» – я читал преимущественно рассказы о путешествиях, плаваниях и охоте. После убитого на Кавказе денщиками подполковника Гриневского – моего дяди по отцу – в числе прочих вещей отец мой привез три огромных ящика книг, главным образом на французском и польском языках; но было порядочно книг и на русском. Я рылся в них по целым дням. Мне никто не мешал.

Я хорошо помню, что специально детские книги меня не удовлетворяли. В книгах «для взрослых» я с пренебрежением пропускал «разговоры», стремясь видеть «действие». Майн-Рид, Густав Эмар, Жюль Верн, Луи Жаколио были моим необходимым насущным чтением. Довольно большая библиотека Вятского земского реального училища, куда отдали меня девяти лет, была причиной моих плохих успехов. Вместо учения уроков я при первой возможности валился в кровать с книгой и куском хлеба; грыз краюху и упивался героической живописной жизнью в тропических странах.

16 августа 1889 года получивший дома начальное образование Александр Гриневский поступил в приготовительный класс Вятского Александровского реального училища. В октябре «по прошению отца» Александр выбыл из училища – учеба возобновилась в августе 1891 года.

Учителя говорили:

– Гриневский способный мальчик, память у него прекрасная, но он озорник, сорванец, шалун.

Действительно, почти не проходило дня, чтобы в мою классную тетрадь не было занесено замечание: «Оставлен без обеда на один час»; этот час тянулся, как вечность. Одетый, с ранцем за спиной, я садился в рекреационной комнате и уныло смотрел на стенные часы с маятником, звучно отбивавшим секунды. Движение стрелок вытягивало из меня жилы. Смертельно голодный, я начинал искать в партах оставшиеся куски хлеба; иногда находил их, а иногда щелкал зубами в ожидании домашнего наказания, за которым следовал, наконец, обед.

Дома меня ставили в угол, иногда били. Между тем я не делал ничего выходящего за пределы обычных проказ мальчишек. Мне просто не везло: если за уроком я пускал бумажную галку – то или учитель замечал мой посыл, или тот ученик, возле которого упала сия галка, встав, услужливо докладывал:

– Франц Германович, Гриневский бросается галками!

Если я бежал, например, по коридору, то обязательно натыкался или на директора или на классного наставника: опять кара. Если я играл во время урока в «перышки» (увлекательная игра, род карамбольного бильярда!), мой партнер отделывался пустяком, а меня, как неисправимого рецидивиста, оставляли без обеда.

Отметка моего поведения была всегда 3. Эта цифра доставляла мне немало слез, особенно когда 3 появлялась как годовая отметка поведения. Из-за нее я был исключен на год и прожил это время, не очень скучая о классе.

На десятом году, видя, как меня страстно влечет к охоте, отец купил мне за рубль старенькое шомпольное ружьецо. Я начал целыми днями пропадать в лесах; не пил, не ел; с утра я уже томился мыслью: «отпустят» или «не отпустят» меня сегодня «стрелять».

Я хаживал с ружьем далеко, на озера и в лес, и часто ночевал в лесу у костра. В охоте мне нравился элемент игры, случайности; поэтому я не делал попытки завести собаку.

Мне нравилось идти одному по диким местам, где я хочу, со своими мыслями, садиться, где хочу, есть и пить, когда и как хочется. Я любил шум леса, запах мха и травы, пестроту цветов, волнующую охотника заросль болот, треск крыльев дикой птицы, выстрелы, стелющийся пороховой дым; любил искать и неожиданно находить.

Множество раз я строил мысленно дикий дом из бревен, с очагом и звериными шкурами на стенах, с книжной полкой в углу; под потолком были развешаны сети; в кладовой висели медвежьи окорока, мешки с «пеммиканом», маисом и кофе. Сжимая в руках ружье с взведенным курком, я протискивался среди густых ветвей чащи, представляя, что меня ждет засада или погоня.

15 октября 1892 года за комические стихи об учителях ученика 2 класса Александра Гриневского исключили из реального училища.

По возвращении в лоно реального училища я пробыл в нем всего только один учебный год.

Меня погубили сочинительство и донос. Еще в приготовительном классе я прославился как сочинитель. В последнюю зиму учения я прочел шуточные стихи Пушкина «Коллекция насекомых» и захотел подражать. Вышло так (я помню не все):

Упомянуты, в более или менее обидной форме, были все, за исключением директора: директора я поберег. Имел же я глупость давать читать эти стихи всякому, кто любопытствовал, что еще такое написал «колдун». Списывать их я не давал, а потому некто Маньковский, поляк, сын пристава, однажды вырвал у меня листок и заявил, что покажет учителю во время урока.

Маньковский отдал стихи учителю и Александр Гриневский был исключен из училища. Попытки поступить в Вятскую гимназию ни к чему не привели, и Александр продолжил учебу в Вятском городском земском четырехклассном училище, которое закончил 1 июня 1896 года. В семье Гриневских уже было четверо детей – в 1887 году родилась Антонина, в 1889 – Екатерина, в 1894 – Борис.

В городском училище я учился посредственно, был на плохом счету, как озорник, хотя и там, кроме возни, драк, непослушания и подсказывания, ничего особенного не творил. Мне хорошо давались лишь словесность, история, закон божий и писание сочинений.

Одно мое сочинение на тему «Мой любимый уголок» учитель читал вслух всему классу как образец. Я описал камышовый островок мельничного пруда, где любил сидеть с книгой, ружьем и хлебом.

В книге «Литературные находки» Е.Д. Петряев рассказал о домах, где жил юный Грин.

«До 1894 года Гриневские жили в доме Ивановой на Никитской улице, в 1895 году – в доме Пупырева на Раздерихинской улице, а с осени 1895 года и позднее – в доме Леденцова на Преображенской улице».

Для того, чтобы найти эти дома, пришлось обратиться к архивным документам. Фамилии давних домовладельцев уже никто не помнил. И вот, просмотрев гору окладных книг старой Вятки, все же удалось определить, что на Никитской улице в квартале № 60 у солдатки А.В. Ивановой было два дома: двухэтажный полукаменный и рядом одноэтажный каменный флигель с мезонином. Позже оба дома принадлежали какому-то А.Г. Морозову, а в тридцатых годах перешли государству. В документах архива за 1895 год указано, что наследники Ивановой получали доход – квартирную плату (двенадцать рублей в год) только с флигеля. Это позволяет установить, что Гриневские жили у Ивановой именно во флигеле (улица Володарского, 44 – ныне здесь музей А. Грина. – Авт.). Квартира была довольно далеко от городского училища (теперь школа № 42 по улице Коммуны, 33) – почти шесть кварталов, немного ближе она была и в доме Пупырева. Дом этот снесен, и всю северную сторону квартала (против школы № 14) занимают большие здания.

С 1895 года Гриневские жили в доме «кандидата на классную должность» Ф.Н. Леденцова. У него было два полукаменных дома в два этажа; окна квартиры Гриневских выходили на улицу.

С 11 лет Александр постоянно подрабатывал чертежником, переписчиком, переплетчиком. За год до окончания училища, 21 января 1895 года, от чахотки умерла мать Александра. Его отец, к тому времени ставший бухгалтером-делопроизводителем губернской земской больницы, 7 мая 1895 года во Владимирской церкви Вятки венчался с Лидией Авенировной Борецкой – у Александра появилась мачеха.

Моя мать скончалась от чахотки 37 лет. Мне было тогда 13 лет. Отец женился вторично, взяв за вдовой псаломщика ее сына от первого мужа, девятилетнего Павла. Мои сестры подросли; старшая училась в гимназии, младшая – в начальной земской школе. У мачехи родился ребенок.

Я не знал нормального детства. Меня безумно, исключительно баловали только до восьми лет, дальше стало хуже и пошло все хуже. Я испытал горечь побоев, стояния на коленях. Меня в минуты раздражения, за своевольство и неудачное учение, звали «свинопасом», «золотцем», прочили мне жизнь, полную пресмыкания у людей удачливых, преуспевающих.

К тому времени под влиянием Купера, Э. По, Дефо и Жюль-Верновского «80 тысяч верст под водой» у меня начал складываться идеал одинокой жизни в лесу – жизни охотника. Правда, в 12 лет я знал русских классиков до Решетникова включительно, но указанные выше авторы были сильнее не только русской, но и другой, классической европейской литературы.

23 июня 1896 года Александр уехал в Одессу для учебы в мореходных классах.

Отчасти очень дальними родственниками по матери, а больше – просто знакомыми приходились нам Чернышевы. Отец Чернышев был протоиерей кафедрального собора. У него был сын Сережа, двумя или тремя годами старше меня, тихий, малоспособный мальчик; исключили его за неуспешность или же сами родители взяли из семинарии – точно не помню, только в один прекрасный день я узнал, что Сережа отправился в Одессу, поступил в Херсонские мореходные классы и совершил кругосветное путешествие. Торжествующие родители показывали цветную фотографию. На ней был изображен молодой моряк, одетый в форму матроса; на ленте бескозырной фуражки можно было прочесть: «Императрица Мария». Ленты падали от затылка через плечо на грудь. Полосы клинообразно выступающего из-за голландки с синим воротником тельника долгое время не давали мне покоя: я все решал – есть ли это часть рубашки или же это надевается особо, как галстук. Довольно сказать, что я никогда не видел такой одежды и положительно влюбился в нее, особенно в ленты, которые при открытой шее и бескозырной фуражке придавали открытому, мужественному лицу Сережи особый поэтический оттенок. Но, главное, я увидел возможность практического решения задачи путешествий, причем Чернышев еще получал жалованье!