Белая гвардия

Бушков Александр Александрович

Он все так же лениво направился в ту сторону, чтобы для очистки совести обойти весь лагерь. Поговорить с Леоном, а потом принять капельку успокоительного (у геологов, конечно же, нашелся запасец) и подремать до утра…

Опаньки! Уж точно, Леона будить не придется: вот он, собственной персоной, сидит на корточках у дамской палатки с таким видом, словно прислушивается. И за каким чертом?

Бесшумно подкравшись, Мазур тихонько кашлянул. Бельгиец не шарахнулся с воплем и не вскинулся панически — старая школа, ага — он просто-напросто проворно повернул голову. Прижал палец к губам и поманил Мазура пальцем, показывая место рядом с собой. С чего

это он взялся шпионить? Даже если он, как там это зовется, вуайерист, подглядывать бессмысленно, свет внутри не горит, хотя клапаны окошек подняты.

Мазур бесшумно присел рядом на корточки. Все еще прижимая палец к губам, Леон кивнул на палатку.

Чтобы разбираться в происходящем, много времени не потребовалось. Внутри слышался мурлыкающий женский шепоток на французском, потом он оборвался, раздались стоны, негромкие, ритмичные, вполне даже сладострастные. Мазур печально покривил губы: ах, вот оно что… Интересно девки пляшут… Быстренько же они спелись — вот не знал такого за Принцессой — ну, не ревновать же, глупость какая…

Но и не торчать же здесь, слушая эти ахи-охи? Он поднялся, взял Леона за локоть и отвел подальше, под кухонный навес — в рамках выполнения обязанностей телохранителя. Сунул в рот сигарету, ехидно поинтересовался:

— Вам нравится слушать, полковник? Ну, в конце концов, у каждого свои вкусы…

Леон прямо-таки завороженно таращился в сторону палатки.

— Чепуху несете, Сирил, — огрызнулся он тихонько. — Я не извращенец, у меня с этим все в порядке.

— А что ж так туда пялитесь? — хмыкнул Мазур. — Будто палатку хотите взглядом продырявить…

— Ох уж эти мне русские… — вроде бы даже с некоторым превосходством сказал бельгиец. — Я просто горько сожалею, что там нет хорошей кинокамеры, способной снимать в темноте. И даже магнитофона у меня нет.

— А говорите, не извращенец…

— Говорю же, русский… — хмыкнул Леон. — Мимо меня только что проплыли бешеные деньги, поманили и растаяли… Вы так ничего и не поняли? Не знакомы со здешними порядками? Ну да, где вам вникать…

— А что такое? — спокойно поинтересовался Мазур.

— Здесь однополая любовь издавна считалась чем-то крайне предосудительным, — наставительно сказал Леон. — Меж женщинами особенно, учитывая кое-какие матриархальные традиции. В уголовном кодексе есть соответствующий параграф, наказания неслабые. Ну, а в глуши расправляются попросту, как привыкли столетиями… — Он мечтательно протянул, не отводя глаз от палатки: — Будь у меня пленка… Она стоила бы таких денег…

— Ах, вот оно что, — усмехнулся Мазур. — Сделали бы маленький бизнес?!

— Каждый делает свой маленький бизнес, как умеет. В конце концов, не она меня нанимала на службу и не она мне платит. А попади пленка к Папе… На ее мужиков, в том числе и на вас — да не вскидывайтесь вы, в резиденции каждая собака знает — он смотрит сквозь пальцы. В силу вековых традиций, разрешающих незамужним трахаться до посинения, А вот лесбос… Под суд он ее, конечно, не отдал бы, но, уж поверьте, своего нынешнего положения лишилась бы навсегда. Оказалась бы в ссылке в какой-нибудь глуши, пока Папа жив. Заплатила бы, как миленькая, и не гроши…

«Лаврик будет доволен, — подумал Мазур холодно. — Наконец-то обозначился столь им желанный убойный компромат…»

— Наверняка это все лицей святой Женевьевы, — продолжал Леон доверительно. — Вы, конечно, не знаете, но там в старших классах давненько уж процветает лесбос. Закрытые однополые школы, ага… Подозреваю, именно

там и попробовала. Вот на лицей тайная полиция смотрит сквозь пальцы: золотая молодежь, как же, доченьки богатых и влиятельных персон, что черных, что белых, — он хохотнул. — Надо же, и у вас, красных, есть лесбиянки… А впрочем, у Натали сущий талант раскручивать неопытных. У меня здешняя служба начиналась с того, что я ее год охранял в Париже. Насмотрелся. Она главным образом спит с мужиками, но девочки остаются как хобби. На моих глазах сняла в Париже студенточку, очень даже мастерски, а потом хвасталась, что та оказалась девственницей. Уж я-то мог бы порассказать…

— Не все еще потеряно, — фыркнул Мазур. — Когда выйдете в отставку, напишите мемуары «Как я охранял племянницу президента». Я не большой специалист в книжных делах, но, по-моему, денежки пришли бы солидные. Как это у вас называется? Бестселлер?

— Пристукнут, — серьезно сказал Леон. — Деньги, конечно, были бы немалые, но не такие, чтобы из-за них прятаться потом по углам. Обязательно пристукнут. За иные мемуары кончают без колебаний, а уж в данном случае…

— Нестыковочка, — сказал Мазур. — За мемуары, получается, пристукнут, а за попытку шантажа — нет?

— Я ж говорю, ни черта вы не понимаете. Как это по-вашему? Матушка Ррюсь… Хороший шантаж, если проводить его мастерски, не вызывает огласки и увенчивается успехом. Будь это не фото, а пленка… Откуда она может знать, что у меня не осталось копии в сейфе европейского банка?

— Ну, вам виднее…

— Вот именно, — сказал Леон свысока. — На моих глазах она выложила одному хмырю сто тысяч франков за снимки и негативы. Я знаю, я-то и договаривался… Где-то на вечеринке она то ли перебрала, то ли нанюхалась, вот и расслабилась. На европейский взгляд там ничего особенного не было: всего-то три или четыре снимка, на которых она голышом обжимается с такой же голенькой белой девкой. Но по здешним меркам — конец… — он тихо засмеялся. — Между прочим, этот хмырь, который снимал, ее однокурсник, о шантаже и не помышлял вовсе, просто-напросто развлекался, щелкал всех подряд. Это она всполошилась, меня к нему послала на переговоры, полагая, что у него на уме именно что шантаж. Правда, этот сучонок, едва сообразил, в чем дело, не упустил удобного случая и денежки преспокойно взял. Так что я знаю, о чем говорю. Будь у меня пленка… — протянул он мечтательно. — Начинать торг можно было бы с миллиона…

«Вот оно, — лениво подумал Мазур, — все по Панкратову: гримасы буржуазного общества, жажда наживы, беззастенчивость в методах добывания денег…»

— А если я вас, простите, заложу? — поинтересовался он небрежно.

— Не заложите, — усмехнулся Леон. — Доказательства у вас где? И потом, если вы расскажете все обо мне, грязном шантажисте, вам придется рассказать, каков предмет шантажа. Так что вы не меня заложите, вы ее заложите, а она вам, русским, тут опытный человек догадается, ох как нужна, чтобы крутить политику… Я прав?

— Пожалуй, — сказал Мазур.

Чуть помолчав, Леон продолжал гораздо более вкрадчиво:

— Может, мы смогли бы договориться? Не с вами лично, вы, дураку понятно, никакой не разведчик, а с кем-нибудь другим? Я дам кое-какие ниточки по этой вот теме и персоне, — он кивнул в сторону палатки, — а мне за это отслюнят процент…

Мазур ухмыльнулся про себя: кто бы подумал, что придется выполнять за Лаврика его работу?

— Посмотрим, что можно делать, — сказал он осторожно. Всмотрелся: — Так… Я на минутку.