Белая гвардия

Бушков Александр Александрович

— Так ведь это мы, — усмехнулся Мазур. — Сигнал-то вы видели? Ну, мне пора…

Он взял торопливо протянутую полковником пузатую бутылку, плеснул в пригоршню доброго коньяку и, внутренне передернувшись от такого надругательства над благородным напитком, размазал его по щекам и подбородку. Сел за руль начищенного черного «ситроена», плавно тронулся, выехал на улицу, на небольшой скорости направился к дому Акинфиева.

Участвовали только они шестеро, ни единого аборигена — а поскольку Папа одобрил, Мтанга не особенно и протестовал. И с доводами Мазура согласился. Здесь, конечно, имелся элитный парашютный батальон, неплохо натасканный французами на Корсике, но эти бравые коммандосы умели действовать только против военных объектов —

с пальбой, шумом, гамом, подрывными зарядами, с превеликой оглаской. И не было спецназа, умевшего работать тихо и на любом объекте. Если поразмыслить, дело тут вовсе не в упущениях и недоработках — в Африке, знаете ли, опасно иметь спецназ, способный бесшумно отработать по гражданскому заданию, — запросто может оказаться, что какой-нибудь диктатор еще успеет подумать «Выучил на свою голову!», но будет уже поздно…

В доме их не может оказаться много. Максимум четверо-пятеро — на такое дело не стоит идти многочисленной группой. Мазур бывал исключительно в кабинете Акинфиева, точной планировки дома не знал, но это особенно и не удручало: работали в декорациях и похуже. Главное, те, в доме, сами загнали себя в ловушку: на витринах опущены и заперты на замки металлические жалюзи, прочие окна первого этажа снабжены изнутри изящными, но надежными решетками. Единственный вход-выход на первом этаже. Им-то Мазур и собирался воспользоваться — нимало не прячась, открыто, заранее дав о себе знать. Риска, в общем, не больше, чем обычно. Ручаться можно: те, внутри, ждут чего угодно, только не молниеносного и жуткого удара советского спецназа…

Погасив фары и оставив только ближний свет, он свернул налево, въехал во двор, остановил машину у невысокого крылечка в три ступеньки. Выключил мотор, погасил все огни. Прекрасно рассмотрел несколько фигур, прижавшихся к стене дома меж окнами. Опустив переднее стекло, закурил, беззаботно свесив руку с сигаретой наружу. С этой стороны не горело ни одно окно ни на первом, ни на втором. Даже если кто-то наблюдал за ним, прячась за шторами, не увидел бы ничего подозрительного.

Отбросив едва прикуренную сигарету, вылез, громко хлопнув дверцей, неторопливо обошел машину, направился к крыльцу — белый смокинг с бутоньеркой в петлице, белые штаны, белая бабочка, черные лаковые туфли, аромат коньяка веет вокруг. Великосветский хлыщ, богатенький щеголь, заявившийся, чтобы поехать с хозяйской дочкой в какой-нибудь респектабельный ночной клуб. Что нисколечко не противоречит здешним правилам этикета — лишь бы клуб был респектабельный, а спутник принадлежал к тому же кругу, что и мадемуазель.

Самое уязвимое место тех, кто сейчас затаился внутри — это как раз незнание подробностей. Они проникли внутрь, повязали обитателей (о худшем варианте не надо думать!), затаились, никем не замеченные… но они понятия не имеют, обычный заявится ночной гость или нет. Неоткуда им взять такие подробности…

Он нажал на кнопку звонка, прижав ее надолго, отпустил, досчитал про себя до пяти, снова нажал и долго не отпускал. Отошел от двери, прошелся по крылечку вправо-влево, всей своей фигурой выражая нетерпение. Отметил: кто-то наблюдает за ним из окошка рядом с дверью, из прихожей — штора колыхнулась едва-едва, но ошибиться он не мог. Так. Они его видят — одинокого бонвивана в безукоризненном смокинге, видят его машину, моментально сообразили, что он один. Легко представить, как сейчас кто-то по ту сторону двери лихорадочно соображает: что делать? Не открывать? А если это старый знакомый, которого просто нельзя не впустить в дом даже за полночь? Если о его приезде хозяева знали заранее, и он, постояв перед запертой дверью, встревожится, начнет по телефону названивать, а то и в полицию отправится? Предположим — надеемся! — что обитатели дома живы, всего-навсего связаны. Расспрашивать их о странном госте получится слишком долго. Мазур на их месте выбрал бы другое: впустить, дать по башке, порасспросить, кто таков, откуда взялся и знает ли кто-нибудь,

куда поехал…

Ага! В прихожей вспыхнул неяркий свет — ну да, не светильник под потолком, а бра слева от входа. Мазур вновь затрезвонил, длинно, требовательно. Кто-то рассматривал его в небольшое, забранное изнутри решеткой окошечко на высоте человеческих глаз.

И тут же раздался звук отодвигаемого засова — ага, решили впустить… Мазур заранее состроил широкую пьяноватую улыбочку и потянул на себя дверь, не дожидаясь, пока ее распахнут полностью. Громко проворчал по-английски:

— Ну наконец-то…

Открывший ему дверь отступил на пару шагов. В тусклом свете его прекрасно можно было рассмотреть: белый, лет сорока, крепкий широкоплечий парнище в приличном костюме. Оружия в руках нет, но вот клифт слева что-то подозрительно оттопыривается…

Мазур решительно вошел и захлопнул за собой дверь. Незнакомец — сохраняя равнодушное лицо — спросил что-то по-французски.

— Ни черта не понимаю, парень, — сказал Мазур нетерпеливо. — По-английски умеешь?

Они оказались один на один — в небольшой, прекрасно ему знакомой прихожей попросту не нашлось бы укромного места, куда может спрятаться кто-то еще: вешалка, стойка для зонтиков и тростей, два кресла, столик, лестница на второй этаж, справа дверь в крыло для прислуги…

— Простите, сэр, что вам угодно? — осведомился незнакомец.

— То есть как? — недоуменно воскликнул Мазур. — Мы собирались с мадемуазель Татьяной… — он сделал паузу, убрал с лица беззаботную ухмылку, нахмурился и громко, сердито спросил: — Черт, а вы вообще кто? Откуда взялись? Новый швейцар, что ли?

— Да, вот именно, — ответил незнакомец, моментально уцепившись за последнюю фразу. — Я только сегодня поступил на место…

— Ну да, ну да… — ворчливо произнес Мазур. — От старого черта не было никакого толку… Так что же вы стоите как монумент? Немедленно доложите мадемуазель, что приехал господин Киркпатрик. Она что, не предупредила? Мы же условились… — он прибавил в голос барственного высокомерия: — Что вы стоите, болван? Ступайте!

«Сейчас вмажет, — подумал он. — Дальше просто нельзя тянуть, пора что-то делать. Дверь закрыта…»

Ага!

Моментально определив, куда пойдут удары, Мазур уклонился, отбил левым запястьем ладонь незнакомца, нацелившуюся было ему в горло, ушел от удара ногой, ответил парочкой молниеносных выпадов. Не глядя, не поворачиваясь к двери, пинком левой ноги распахнул ее настежь, успел подхватить падающего, разок добавил для надежности, выхватил пистолет и переместился вправо, откуда мог видеть лестницу чуть ли не до самого верха.

В дверь вереницей влетели остальные, размыкаясь вправо-влево, двое кинулись к двери направо. Оказавшийся прямо напротив лестницы Лаврик «щучкой», головой вперед кинулся на пол, перекатился, вскинул пистолет, дважды нажал на курок пистолета с глушителем. По ступенькам что-то загрохотало — это катился «узи» с глушителем, а следом кубарем свалился его хозяин. Еще по тому, как он падал, мотаясь куклой, было ясно — мертвее не бывает…

Чернокожий, ага. Наверняка тот самый… Они взлетели по лестнице, бесшумные, как привидения и стремительные, как атакующие гепарды. Ни одна ступенька не скрипнула, и дело не только в их мастерстве — умели строить довоенные французы, этого у них не отнять…

Оказавшись в коридоре, слабо освещенном двумя тусклыми лампочками вычурного бра, кинулись направо-налево, рассредоточились, проворно присев на корточки, — чтобы сбить с толку противника, наверняка заранее настроенного палить по мишеням высотой в человеческий рост.

Вовремя — распахнулась дверь кабинета Акинфиева, справа, и еще одна, слева. Как и было обговорено заранее, Мазур рванул вправо, слыша за спиной тихие хлопки выстрелов и непроизвольный отчаянный вопль. Сильным пинком припечатал дверь так, что она сшибла выскочившего с автоматом субъекта, а там и насел на него, приложил сверху рукояткой пистолета.