Белая кость
Шрифт:
Продавец не знал, что Дарья Борисовна не только показывала Павлу и Дмитрию свои драгоценности, но и, будучи дочерью ювелира, много рассказывала о них со знаньем дела и влюбленностью. Во влюбленности этой не было жадности, свойственной многим обладателям дорогих украшений: она любила драгоценности за их благородную красоту, как хороший профессионал любит дело рук своих. В ее рассказах оживало давно ушедшее прошлое: в их усадьбу, расположенную в стороне от больших трактов, приезжали люди из другого мира, даже особы царской фамилии, и в будуаре матери собирались придворные красавицы, на шеях, запястьях и пальцах которых сверкали разноцветные камни и легко блестело тяжелое золото.
Поэтому для Димы не представляло труда отличить дешевку от настоящего украшения. Сейчас, правда, ему и нужна была именно дешевка, которая выглядела бы ценностью в глазах Катеньки. Он искал сережки, внушив себе, что браслет, пусть даже из дутого золота, или кольцо с камушком не поносишь, если каждый день уборкой занимаешься. Сережки или цепочка — лучший подарок.
— Что изволите-с, молодой человек? — обратился к нему продавец с приторной улыбкой.
— A-а!.. Вот что, любезный. Покажи-ка ты мне золотые сережки с маленьким камушком. С бриллиантами не предлагай. — Он склонился над стеклянным прилавком. — Вот эти и эти, — ткнул пальцем. — Есть еще что-нибудь?
— Сей момент, — продавец повернулся к полкам и услышал слова, по которым понял, что парень кое-что смыслит в ювелирном деле:
— Можно с кабошонами. В общем, с любым полудрагоценным камнем. Пять-шесть пар плюс эти две, что под стеклом.
— С кабошонами-с?
— С неограненными камнями. Не знаешь разве? Вот как эти с нефритом.
Продавец выложил перед покупателем несколько пар.
Дмитрий брал их по очереди и безошибочно называл оправленные в золото камни:
— Гранат, аметист, горный хрусталь, агат, хризолит… Вот эти с аметистом. Сколько? — он отодвинул в сторону остальные серьги и поднял за замочки две висюльки, в которых переливались темно-фиолетовые слезинки аметистов, обрамленные золотыми дубовыми листиками.
— У молодого человека вкус. Тонкая работа-с…
— Ага! Сам Фаберже делал эту дешевку. На заказ… Не морочь мне голову. Сколько, я спрашиваю.
Продавец окончательно скис. Он понял, что о тройной цене и речи быть не может. Так может, двойную попробовать слупить?
— Тридцать пять рублев.
— Ага! — Дмитрий положил сережки на ладонь и покачал их, как бы взвешивая. — Золота здесь на красненькую. Говори настоящую цену.
— Тридцать из уважения-с…
— Ладно! Даю любую половину. Тоже из уважения.
Продавец поджал губы и стал собирать разложенный на прилавке товар, бормоча как бы про себя, но с расчетом, что прыткий не по годам гимназист его услышит:
— Половину мы за них сами заплатили. Чего ради задарма отдавать? Чай, не богоугодное заведение, благотворительностью не занимаемся…
— Зови хозяина. С ним буду говорить.
— Хозяина? А кто ты есть? На тыщу покупаешь, что тебе хозяин нужон? — продавец потерял выдержку от возмущения.
— Ладно, — уступил Дмитрий. — Две красненьких.
Для Катеньки это будет царский подарок, и выглядят они вполне прилично за ту цену, которую ему предлагают.
— Синенькая-с, — тут же отреагировал продавец.
— Целковый добавлю и все! — отрубил Дмитрий и достал деньги из кармана. — Коробочку розовой ленточкой перевяжи.
— Для барышни стараешься? — фамильярно спросил продавец, упаковывая серьги, которые почти ничего не стоили магазину: воры скинули хозяину товар, среди которого были и эти сережки.
Если разложить все деньги, которые магазин уплатил за украденные драгоценности, то на долю сережек едва ли придется пять рублей. Так что продавец, не подозревая о темных делах владельца лавки, слупил с покупателя даже не втрое, а вчетверо. Вся розничная торговля стоит на том, что покупатель всегда в проигрыше.
— Какая еще барышня. Для сестры подарок, — Дмитрий не понимал, чем ему была неприятна льстивая догадка продавца. Потом только дошло, что Катенька не та девица, которой делают такие подарки. Но это понимание пришло с годами.
Сережки оказались решающим ударом, сломившим сопротивление «сестры». Катенька уже вяло отводила жадные руки пацана, кружившего вокруг нее с упорством волка, преследующего уставшую от непрерывной погони добычу. Однажды он даже поцеловал девушку в губы и понял, что этой науке надо учиться. Но мимолетное ощущение мягкости женских губ показалось упоительным.
— Ах! — невольно вскрикнула Катенька, когда открыла коробочку. Сережки лежали на ватном ложе, прелестные в своей хрупкой красоте. — Красота-то какая! Не-ет! Не могу я такой подарок принять… Что вы, что вы…
— Это тебе, Катюша. От чистого сердца. Нравишься ты мне, ничего не могу с собой поделать, — шептал Дмитрий, отталкивая от себя подарок. — Это твое… это от меня…
И Катенька уступила. Взяла сережки и тут же, в гостиной, захотела примерить. Быстро подошла к зеркалу, ловко вдела сережку, вторую… завертела головкой, уже не желая расставаться с таким подарком.
Дмитрий обнял ее за плечи, начал мять их, поначалу робко, потом все сильнее, сильнее… Накатилось желание. Он повернул Катюшу к себе лицом и поцеловал в губы. О-о! Это был не тот мимолетный поцелуй, который он вырвал у девушки два дня назад. Ее губы слегка раскрылись, и сейчас он сполна ощутил прелесть мягкой плоти. Забыв обо всем, он наслаждался неведомым доселе ощущением, но Катенька голову не потеряла. Вдруг резко оттолкнула его.
— Идет кто-то! — выдохнула она в ответ на его удивленный взгляд. — Приходите сегодня ночью в пятнадцатую комнату. Идите сейчас, не надо, чтоб видели нас…
Настенная сволочь стояла! Стрелки совсем не хотели двигаться, и у Дмитрия порой было желание подойти к этим часам, открыть дверцу и проверить, не сломались ли они. Но маятник равнодушно качался с той же равномерностью, с какой качался вчера, месяц, год назад… Дмитрий бродил по дому, валялся на кровати, выходил из дома и быстрым шагом мерил кривые улочки, пробовал читать, но сегодня даже любимый им Хаггард с его романом «Прекрасная Маргарет» не мог отвлечь от мыслей, что ждет его ночью. Хорошо, что Павел давал где-то уроки, иначе б он вцепился клещом с вопросом, что с ним творится. Постепенно, исподволь нарастал страх: а как он с этим справится? Сможет ли? Катенька-то опытная, но захочет ли она ему помочь, не станет ли смеяться над его неумением? Это будет ужасно! Да он ее… Не раз прокручивал в голове, что будет делать, и все равно дальше раздевания воображение отказывалось двигаться. Все сводилось к тем картинкам, которые видел в детстве. Но это был не тот случай, и такие картинки помочь никак не могли.