Белая кость
Шрифт:
5
«Обещаю и клянусь всемогущим Богом, пред святым его Евангелием, в том, что хощу и должен его императорскому всероссийского престола самодержцу всей России и его императорского величества всероссийского престола наследнику верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего до последней капли крови и все к высокому его императорского величества самодержавству силе и власти принадлежащая права и преимущества узаконенный и впредь узаконяемыя по крайнему разумению, силе и возможности исполнять. Его императорского величества государства и земель его врагов, телом и кровию в поле и крепости, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление и во всем стараться споспешествовать что к его императорского величества верной службе и пользе государственной во всяких случаях казаться может».
Выпускник московского Александровского юнкерского училища подпоручик никакого полка Дмитрий Платоныч Бекешев наизусть запомнил этот раздел воинской присяги, текст которой был написан самим Петром Великим, ибо он отвечал состоянию его духа. Бекешев желал защищать Родину от врагов. Знал, предчувствовал, что рано или поздно его умение сражаться пригодится государству российскому. Он готовил себя к этому всей своей жизнью в училище. Нет! Он начал раньше…
Сейчас он ехал домой к родителям и брату погостить перед началом службы, о которой не имел ни малейшего представления. Он не будет служить в полку, но об этом никто не должен знать. Так было приказано начальством.
В купе он остался один. Попутчики сошли раньше, и никто не мешал ему досужими разговорами, да просто присутствием вспоминать о прошлом и о том, как все изменилось в их семье с тех пор, как он познакомился со своим будущим учителем. И прежде всего изменился он сам.
Мальчишкой пришел он к Муссе Алиевичу, который не давал ему спуску ни на одном занятии и научил-таки парня владеть своим телом в совершенстве. Бекешев сейчас с улыбкой вспоминал, сколько времени ему понадобилось, чтобы овладеть только одной подсечкой — первым основным приемом дзюдо. Мусса Алиевич показывал ему этот прием сначала на чучелах, которых у него было вдоволь в его зале, потом на самом Дмитрии. Как больно было поначалу падать, пока не научился группироваться при падении. Как резко бил по ногам Мусса Алиевич и повторял при этом: «Мой учитель бил сильнее».
А учителем его был, оказывается, японец, который охранял русских солдат, попавших в плен к неприятелю под Лаояном. Славяне вымещали свою злость на татарине, как будто он один виноват в их бедах. Для них он был таким же косорылым, а значит — в какой-то степени сродни японцам, которые разгромили их на всех сухопутных и морских фронтах… Военнопленные измывались над Муссой Алиевичем до тех пор, пока не вмешался охранник, разглядевший родственность в чертах лица Муссы Алиевича. Но заступничество его не было простым покровительством, когда сильный защищает слабого от банды таких же слабых. Японец начал делать сильным Муссу Алиевича, которого так увлекло восточное искусство драться, что после подписания русско-японского мира в Портсмуте он отправился не домой, а вместе со своим учителем в Японию, где продолжил образование в восточных единоборствах. В первый же год превзошел учителя и по его рекомендации попал в одну из лучших школ. Опять начал с азов и в конце концов преуспел в изучении тайн карате. Особенно больших успехов достиг в дзюдо и получил коричневый пояс. Драться мог на уровне черного, но не дали, потому что не японец. Вернувшись в Россию через Тибет, Мусса Алиевич вступил во владение небольшим наследством и потому не нуждался в дополнительных средствах. Для него оплата уроков была скорее делом принципа. Когда ему попался этот избитый и настырный мальчишка, он решил проверить его крепость нарочитой жестокостью уроков.
Диме было плохо поначалу — учитель изменил режим питания, запретив мясо. Жить без говядины оказалось очень сложно. Но иначе он никогда бы не достиг той гибкости, без которой нельзя стать настоящим бойцом. Растяжки, гири, турник, тяжелые чучела, с которыми надо бороться, бросать через бедро, голову… Парню досталось, но он уперся. Приходил без опозданий, беспрекословно подчинялся всем указаниям тренера, и Мусса Алиевич смягчился. Так продолжалось до окончания им гимназии. Прерывались только на лето. Последний год приходить к учителю стало удовольствием. Ему разрешили есть мясо (не чаще двух раз в неделю), и ушла в прошлое жесткость начальных уроков. Дмитрий получил доступ к книгам учителя, которые тот привез из стран Востока. Между учителем и учеником установились теплые отношения, но без панибратства. Дистанция соблюдалась неукоснительно. И Дмитрий видел, что Мусса Алиевич, можно сказать, почти полюбил его. А сам он давно влюбился в учителя.
Подпоручик вспомнил свое первое появление с доме учителя и непроизвольно взглянул на ребра ладоней. Мозолистая корка, невидимая непосвященным, протянулась от основания мизинца до запястья. Он заработал ее годами ежедневных упражнений. В первый день, когда он пришел в зал и отдал деньги сразу за пять уроков, учитель подвел его к доске и один раз резко ударил по ней ребрами ладоней.
— Повтори. Один раз, — сказал он ученику.
— Я могу и десять, — захорохорился Дмитрий.
— Разве я сказал десять? — спокойно удивился Мусса Алиевич. — Ты что? Хочешь разбить себе кости и стать инвалидом?
— Не-ет, — тут же отступил Дмитрий.
— Значит, так! Никакой самодеятельности впредь — покинешь зал навсегда. Ты вступаешь в другой мир. Он опасен для тех, кто самоуверен, драчлив и истеричен. В этом мире побеждают хладнокровные и спокойные. Почтительность к старшим и дисциплинированность — непременные условия пребывания… Я, если не сбежишь, сделаю тебя воином. Итак, сегодня только один удар по этой доске. А завтра — два. А послезавтра — три, не больше… на сотый день ты будешь делать сто ударов, и с тех пор каждый день ты будешь повторять это упражнение. Даже когда будешь разбивать кирпичи одним ударом, ты все равно будешь тренировать свои руки.
Тогда, если быть честным, начинающему ученику запали в душу слова о возможности сокрушения кирпича одним ударом.
Бекешев с удовольствием вспомнил, как, будучи фараоном — юнкером первого курса, посрамил на борцовском ковре обер-офицера — юнкера второго курса. Тот был мастером французской борьбы и демонстрировал свое умение, легко швыряя противников через бедро и даже через голову. Но когда против него вышел Бекешев и сразу после начала схватки подсек ноги юнкера с одновременным рывком, мастер французской борьбы оказался лежащим на ковре. Он даже не успел понять, в чем дело. Когда сошлись второй раз и точно так же мастер грохнулся на ковер, всем стало ясно, что это не случайно.
Желающих утереть нос фараону оказалось достаточно. Юнкера не страдали трусостью или чрезмерным самолюбием, которое часто мешает уяснить суть происходящего. Им хотелось понять, почему этот ловкий фараон с такой легкостью бросает своих противников на ковер. Против Бекешева один за другим выходили ребята из первой роты, в которую отбирали высоких и красивых, и из второй, где был сам Бекешев, — туда брали крепких и широкоплечих. Самые сильные из них могли даже подержать винтовку за штык на вытянутой руке — Дмитрию этот трюк дался сразу, он давно накачал нужные мышцы. В двух других ротах служили парни, не выделявшиеся статью. Но у них была высокая успеваемость по всем предметам. Все добровольцы быстро летели на ковер. Умудрившийся избежать подсечки оказывался на ковре после броска через голову. А после захвата одной из рук — непонятно почему тело взлетало в воздух, и соперник падал спиной на мат. Если падали оба, то рука противника Бекешева оказывалась зажатой в тисках, и, используя ее как рычаг, Дмитрий легко переворачивал соперника на лопатки, не желая причинять ему боль демонстрацией болевых приемов. А знакомые всем по вольной борьбе ножницы смотрелись совсем иначе, когда их применял этот фараон.
За исключением подсечки, Бекешев ни разу не ударил ногой ни одного из своих соперников, хотя легко мог это проделать. В училище удары ногами остались его секретным оружием. Не было нужды — он и так легко справлялся. А делиться своим умением не считал нужным — все равно никто не сможет повторить.
После дружных воплей побежденных он согласился обучить желающих, зная, что через эту науку могут пройти только влюбленные в нее, — остальные отсеются, как отсеивались почти все ученики Муссы Алиевича, не выдержавшие жесткости его начальных занятий. Так и получилось — из стен училища вместе с Дмитрием вышло всего двое освоивших азы дзюдо и способных хоть как-то применять свои знания в деле.