Белая нить
Шрифт:
– Будьте спокойны, не скажу. Но… Кто она?
– Не знаю.
– Серьезно? – вопросила Драцена. – Ужель и правда не ведаете? Полагала, вы ведаете обо всем на свете…
Лесть то была или нет, а зверь в груди Олеандра благодарно замурлыкал. Хотя вскоре поперхнулся и затих, ведь скрытность обернулась крахом.
– …Идёмте?
– Да.
Отличало Драцену одно прекрасное качество – ненавязчивость. Было видно, интерес бьёт в ней ключом, но быстро угасает под давлением чужой просьбы. Щелкнула серебряная заколка, и перед носом Олеандра расстелилась
– Наденьте, – посоветовала Драцена. – Шея у вас перемотана. Да и рубаха в крови измаралась.
Точно! Олеандр мысленно отвесил себе пинка и набросил плащ.
Беглый взгляд на сумеречное небо. Выдох… и он сбежал за Драценой со ступенек, пересёк округлый дворик. Не сговариваясь, они нырнули под занавес из лиан. Над их макушками сомкнулись своды глухого тоннеля, пошитого из скрученных прутьев, подбитого мхом.
Собратьев такие коридоры не прельщали. Сгнившие. Неустойчивые. А Олеандр сберегался в их тиши от издёвок Аспарагуса и ревности суженой. От уничижительных пересудов и вопросов «На кой наследник патлы отрастил до лопаток? На кой пять серёг-колец нацепил? Не под стать ведь сыну правителя побрякушками бряцать! Не под стать косицы заплетать!»
Не мог Олеандр похвастаться, что изучил тоннели назубок, но половину поселения точно обежал бы, сокрытый от цепких глаз – соплеменники иногда и не ведали, что он рядом притаился.
Под сапогами пружинил настил. Завитки ушей то и дело распрямлялись, тронутые свисающими лозами. Олеандр скрутил волосы в узел и снова уставился Драцене в затылок.
Со спины она мало чем отличалась от юноши. Да и спереди тоже, потому как пышной грудью не славилась. Женщину в ней выдавали кисти рук, изломы запястий, когда она жестикулировала в такт словам.
Скорее уж Олеандр больше походил на девушку. Из-за малого веса, мягких черт лица и длинных волос его нередко нарекали девицей. Пока он не подавал голос. Шелковый баритон достался ему в наследство от отца.
Разумеется, дриады и по лицу не спутали бы наследника с девчонкой. Но чужаки, взирая на него, порой каменели, думая и прикидывая, кого же им посчастливилось встретить: юношу или девушку?
– Не ведаешь, кто к переполоху листья приложил? – пробубнил Олеандр, подслеповато щурясь.
– М-м-м, – протянула Драцена. Каждый её шаг сопровождался ударом ножен по бедру. – К вашим поискам в лесу?
– Угу.
– Зефирантес…
Ну конечно!
– … вроде бы он искал вас вечером. К ночи обеспокоился, поэтому и обратился к архихранителю.
Обратился? А то как же! Наверняка вломился в дом и в красках обрисовал картину гибели наследника. Видит Тофос, Аспарагус столкнулся с проблемой, выраженной вопросом «Как выставить из обители бугая весом с гору?» и пришел к выводу, что проще внять мольбам.
Запах гнили усиливался, подогреваемый нараставшими топотом и гомоном. Лучи света все чаще выстреливали из прорех в потолке. Пятно света впереди разрасталось.
Чем ближе Олеандр подбирался к выходу, тем пуще тряслись поджилки. Взирать на мертвое тело Спиреи?
Тучи дриад стянулись к краю поселения. Цепи желающих вызнать, что произошло со Спиреей, кривились и путались. Уползали к постройкам-лекарням. Воздух гудел. Нагрелся от летающих шепотков – того и гляди загорится. Кто-то обвинял Спирею в распутстве. Мол, любила она в догонялки с младыми мужами играть. Прыгала по ветвям, вот и свернула шею – Тофос наказал. Другие возражали, мол, шея-то у нее цела, а ума капля, раз по ночам у Морионовых скал гуляла.
И сквозь весь этот шум и гам, сцепив зубы и пихаясь локтями, проталкивался Олеандр. Дважды болото ора едва не засосало его. Трижды он наступил кому-то на ноги, но до извинений не снизошел. Перед кем извиняться-то? Лица дриад размывались, словно облака в предрассветной дымке.
Кто-то толкнул Олеандра, разжёг внутри него искру гнева. Но! Властвующим дриадам не дозволено идти на поводу у злобы. Не дозволено воплощать в явь думы, перво-наперво пришедшие на ум – так и до бесчинства можно докатиться.
Отец толковал: правление – тяжкая ноша. Изо дня в день он выслушивал просьбы и жалобы соплеменников. И далеко не каждый из них заботился об учтивости. Он не раз каялся, что порой ему кажется, будто жизнь упростится, ежели пара-тройка из них лишатся голов.
На самом деле – не упростится. Усложнится. Ибо ярость мимолетна, а чужая кровь въестся в руки намертво.
В один миг Олеандра таки отравила мысль: «Может, Стальной Шип и прав был, держа дриад в ежовых рукавицах?» В следующий – толпа выплюнула его к крыльцу лекарни, швырнула к двум стражникам.
Лязгнули вырванные из ножен мечи. Скрестились перед ступенями крыльца, лоснясь сталью.
– Это наследник, – прокричала Драцена, и лезвия, вспоров воздух, вернулись в ножны.
– Думайте, кому путь преграждаете, – Олеандр приподнял капюшон и дернул щекой.
– Господин Олеандр, – два суховатых поклона отразили не то извинения, не то приветствия.
– Я подожду вас, – вымолвила Драцена.
Поскрипывая, дверь лекарни затворялась, пожирая расстелившуюся на ступенях полоску света. Но Олеандр успел нырнуть внутрь прежде, чем раздался хлопок.
– Аспарагус! Наследник! – крикнули они хором с архихранителем и отскочили друг от друга, словно боясь испачкаться.
Твою ж деревяшку! Олеандр вжался в стену, чувствуя, как колени дрогнули и подогнулись. Не только его, почти всех взгляд Аспарагуса словно вбивал в пол, укорачивая рост, а заодно языки.
Тени от златоцветов плясали на лице архихранителя. Точнее, на половине лица – вторая хоронилась под древесной маской. Укрывала кожу от линии волос до кончика носа. Его умиротворенный взгляд, пальцы, оглаживающие подбородок, толковали скорее о тяге попить чайку, нежели о желании изучить тело жертвы. Нагрудник из варёной кожи облегал торс, подчеркивал мышцы. Коричневые волосы были зализаны к затылку. На плечах зелёной накидки красовались стальные шипы.