Бельканто на крови
Шрифт:
Маттео взял голову Эрика в ладони и поцеловал опухшие губы. Провёл языком там, где они смыкались. И, чувствуя, как послушно они открываются под его неумелым напором, впился в рот Эрика, присосался жарко и влажно. Инстинктивно качнул бёдрами, вжимая затвердевшую плоть в волосатый мускулистый живот.
— Погодите, что это? — спросил Эрик.
Мутная вода не позволяла разглядеть, что за таинственный предмет упёрся ему в бок, и Эрик разжал пальцы на кадушке. Подхватил Маттео под ягодицы и приподнял над водой. И тут же с плеском уронил обратно.
— Неплохо, — выдохнул Эрик.
— Правда? — обрадовался Маттео.
— В прошлый раз
— Было.
— Я думал, вы ничего не чувствуете.
— Я тоже так думал. До той ночи.
Эрик взял Маттео на руки и встал. Вода лилась с них потоками, но он не обращал внимания. Пересёк кухню и посадил Маттео на выскобленный деревянный стол. Отодвинул в сторону свечу, стопку оловянных мисок и блестящий финский нож, забытый Мартой.
Маттео пришёл в замешательство, вспомнив болезненный тюремный сон. Сердце застучало набатом, когда он лёг лопатками на дубовую столешницу и раздвинул ноги. Кастрация — насилие — казнь. Был и четвёртый пункт, самый жуткий и восхитительный — первое извержение. Не семени, нет — семени у Маттео не было. Но несколько пролитых во сне капель не оставляли сомнений в том, что это типичная мужская поллюция.
Но сейчас всё пошло не так, как во сне. Там, где хирург нарушил целостность детского тела, Маттео почувствовал осторожный поцелуй. Никому не нужный нож валялся на столе.
Эрик невесомо лизнул поперечный шрам, ощупал его губами, а потом принялся влажно лизать — так смело и жадно, что Маттео застонал. Кожа в том месте, где не было яичек, натянулась и очертила корень пениса. Эрик не мог оторваться от этой соблазнительной выпуклости, скрытой у обычных мужчин под мошонкой. Он раздвинул ноги Маттео пошире, чтобы видеть его всего. Розовое отверстие пахло мылом, а на вкус отдавало прохладной водой. Эрик делал это впервые. Его скулы невыносимо горели, и он останавливался, чтобы остудить их о шёлковую изнанку смуглых бёдер. А потом снова приникал ко входу, который трепетал и смыкался, когда язык слишком дерзко протискивался внутрь.
Эрик выпрямился и навис над Маттео. Рассматривал чистое мальчишеское лицо, грудь с выпуклыми сосками и впалый живот. Приоткрытые губы Маттео покраснели от поцелуев, а блестящие глаза умоляли о чём-то невысказанном. Но Эрик хотел определённости.
— Что мне сделать, чтобы вы спустили?
Сначала ему показалось, что Маттео не понял немецкое слово, но затем чуткие пальцы обхватили его член и решительно направили внутрь. Эрик огляделся и ругнулся: жадная Марта никогда не оставляла на кухне ничего ценного. Ни куска хлеба, ни капли масла! Он обильно смочил член слюной и бережно, очень медленно ввёл головку. Маттео тяжело дышал открытым ртом. Он привстал, заглянул себе между ног, словно не верил ощущениям, и откинулся в изнеможении, доверчиво подставляясь для проникновения. Эрик чувствовал каждое его шевеление, каждое упругое сжатие и мягкое расслабление. Он двигался скупыми короткими толчками, погружаясь едва ли на треть, не в силах оторвать глаз от Маттео, который томно вздыхал, сладко постанывал и держался за стол, как будто боялся с него упасть.
Но лучше бы он держался за что-то другое!
Эрик взял его руку и положил на аккуратный член. Сжал поверх своей ладонью и подвигал туда-сюда, подсказывая, что нужно делать. Маттео понял. Он ухватился за свой член, неуклюже выворачивая запястье. Эрик впервые встречал такую очевидную неопытность.
— Вам приятно? — спросил он.
— Очень, только…
— Что?
Маттео опять
— А можно немного глубже?
Эрик отчётливо помнил разрывающую боль — у него до сих пор жгло и ныло внутри. Он легонько толкнулся:
— Так?
— Ах, пожалуйста, ещё глубже…
И сам дёрнулся навстречу. Задохнулся и упал на столешницу. Прекрасный, открытый, беззащитный. Эрик больше не сомневался. Он входил глубоко и сильно, лаская напрягшиеся бёдра, ягодицы и влажный живот. О себе не думал — и это тоже было впервые. Он хотел дать Маттео то, чего не смог дать в их первую ночь. Хотел показать любовь — пусть греховную, но искреннюю и безграничную.
Маттео терзал свою плоть рваными рывками, слишком слабыми и неритмичными. Другой рукой тёр давний шрам, растворяясь в ощущениях и не вполне сознавая, что делает. Он метался по столу, вскрикивал от наслаждения и жалобно поскуливал от того, что не мог достичь разрядки. Он мучительно парил на грани, не умея её перешагнуть, и впадал в отчаяние. Во сне было иначе: он взорвался быстро и ярко, как будто с разбегу прыгнул в море.
Маттео открыл глаза и в смятении посмотрел на Эрика. Ему казалось, он потерпел фиаско, — тем более постыдное, что он был твёрдо уверен в победе. Беспомощно спросил:
— Что мне делать? У меня ничего не получается.
Эрик вышел из его тела и глухо прошептал:
— Позвольте мне.
Маттео всхлипнул, кивнул и убрал руки. Он был страшно возбуждён, но не способен извергнуться. Эрик склонился над ним. Кончиком языка провёл по небольшому набухшему члену, а потом взял его в рот. Разбитые губы сомкнулись на розовой плоти — и снова это было впервые!
— О-о-о, как хорошо! — вырвалось у Маттео. — Только не оставляйте меня!
Он непроизвольно выгнулся, проникая в тёплую обволакивающую нежность. Бёдра задвигались сами собой, член ритмично заскользил туда и обратно. Эрик позволял таранить своё горло, пока не ощутил предельную твёрдость и вяжущий пряный вкус — предвестники скорой разрядки.
Тогда он выпустил изо рта влажный член и снова вошёл в распластанное тело, вызвав крик острого удовольствия. Он размеренно и мощно вбивался, не жалея Маттео, который стонал севшим голосом, царапал ногтями стол и что-то бормотал на латыни. Оловянные миски громко брякали, а свечной воск плескал белыми брызгами на лезвие финского ножа.
Эрик обхватил ладонью член Маттео, грубо и умело скользя по стволу, цепляя пальцем чувствительную головку. Он так ускорил ритм, что из Маттео вышибло дух. Их потные тела сотрясались от резких ударов, звуки шлепков слились в неистовую канонаду страсти. Эрик почувствовал, как Маттео вздрогнул от первого глубинного спазма, и усилил нажим пальцев. Прошептал:
— Я никогда вас не оставлю. Вы мой.
И Маттео шагнул за грань. Это тоже было иначе, чем во сне. Не так, будто с разбега прыгаешь в море, а так, будто отталкиваешься от земли и взлетаешь в хрустально-голубые небеса. Он кончал исступлённо и томительно долго, капля за каплей орошая пальцы Эрика прозрачной тягучей росой. Он изнемогал от затяжных судорог, которые волнами прокатывались по телу. Наконец затих на краю стола, безвольно свесив ноги, потерявшись в своём земном раю.
Раздвинув податливые ягодицы, Эрик выскользнул, и, рыча от несказанного облегчения, смешал своё живое семя с бесплодными каплями кастрата.