«Белое дело». Генерал Корнилов
Шрифт:
Издергавшийся Керенский мучительно, лихорадочно искал «спасительного» решения. В этот момент, днем 26 августа, к нему второй раз и явился В. Львов, только что прибывший из Могилева. Этот визит, вернее то, что сообщил В. Львов, и толкнуло Керенского на шаг, который в тот момент казался ему выходом из безвыходного положения.
На вопрос Керенского, пришел ли В. Львов но тому же делу, что и четыре дня тому назад, он ответил: «Нет, теперь все по-другому, обстановка изменилась». Далее Львов сообщил, что привез «формальное предложение» Корнилова, содержание которого сводится к следующему. Генерал Корнилов предлагает: объявить Петроград на военном положении; уйти всем министрам в отставку; передать всю власть — военную
Если сопоставить корниловские «предложения», по просьбе Керенского изложенные В. Львовым па бумаге, с тем, о чем Львов действительно говорил с Корниловым в Ставке, расхождение бросится в глаза. Да, Корнилов, как мы помним, вел речь о необходимости диктаторской власти, по не выражал ото в категорической форме и не ставил вопроса о том, чтобы эта власть была передана именно ему (хотя, конечно, не мог не понимать, что в случае согласия Керенского самим «ходом вещей», скорее всего, получит ее).
Почему же В. Львов столь произвольно сформулировал «предложении» Корнилова? Строго говоря, то, что говорил Корнилов Львову во время их встречи в Ставке, давало некоторые основания для истолкования сказанного им в том духе, в каком это преподнес Керенскому Львов, тем более если принять во внимание сумбурное, возбужденное состояние, в котором пребывал Львов. Укрепить его в таком толковании могла и последующая встреча там, в Могилеве, с Завойко, который, как мы знаем, по отношению к Керенскому был настроен экстремистски. Не исключено, что именно нахрапистый Завойко и некоторые другие лица, с которыми Львову довелось говорить там, в Ставке, индуцировали в его закружившуюся голову те три четких пункта корниловских требований, которые Керенский потом квалифицировал как ультиматум.
Так или иначе, но выходило, что Корнилов своими руками разрубал тот узел, развязать который мучительно старался Керенский. В передаче В. Львова Корнилов как бы говорил Керенскому и в его лице Временному правит тельству: «Иду на вы!» Блок с правым, корниловским лагерем, заключенный при помощи Савинкова после стольких препятствий, осложнений и колебаний, нарушила «корниловская сторона»! Казалось, все подозрения относительно того, что Ставка вынашивает замыслы не только против Советов и большевиков, но и против самого Керенского, разом подтвердились. В этот момент Керенскому нужно, необходимо было поверить в это, он хотел поверить в это.
«...Исчезли у меня последние сомнения!.. — писал он позднее.— Все предыдущее: деятельность разных союзов, хлопоты вокруг Московского совещания, печать, донесе-. ни я о заговорах* поведение отдельных политических дея-толей, ультимативная кампания Ставки... недавняя телеграмма Корнилова, настаивание на передаче Ставке петербургских войск — все, все осветилось сразу таким ярким светом, слилось в одну цельную картину. Двойная игра сделалась очевидной...» Но если «двойную игру» вел Корнилов, то и Керенский поступал так же. Выражаясь кодовым языком Филоненко, он вел корниловского коня в «поводу» для собственных целей, тто, когда, как он считал, обнаружилось, что этот конь является троянским, он прекратил свои тонкие политические маневры...
Существовала ли в действительности эта «двойная игра» со стороны корниловской Ставки и поддерживавших ее правых офицерских и буржуазных организаций? Белоэмигрантские и многие западные историки склонны считать, что ее пе было, что Керенский, воспользовавшись вторым визитом В. Львова как предлогом, неожиданно выступил против Корнилова, предал его. Однако совокупность
Его реакция на «ультиматум» Корнилова была юридически «профессиональной», он действовал как опытный детектив. После того как В. Львов письменно зафиксировал корниловские «требования», Керенский решил добиться их подтверждения самим Корниловым. Вечером того же 26 августа он прибыл в воеипое министерство и по аппарату Юза вызвал Корнилова. В. Львова рядом с Керенским не было (по его утверждению, он «запоздал» к началу переговоров, хотя, скорее всего, просто опасался их), по это пе помешало ему заявить Корнилову, что оба они (с В. Львовым) находятся у аппарата. Говоря за Львова, Керенский попросил Корнилова подтвердить «то определенное решение», о котором он, Львов, должен был известить Керенского. Корнилов на другом конце провода подтвердил, что он действительно просил Керенского «приехать в Могилев». Тогда Керенский, говоря уже от себя, передал, что он понимает ответ Корнилова как подтверждение слов, переданных ему Львовым,
т. о. включил в «корниловское подтверждение» все три пункта «ультиматума», о которых Корнилову в разговоре ничего сообщено не было! Поскольку никаких вопросов со стороны Корнилова не последовало, Керенский ликовал: Корнилов сам расписался под своим «ультима
тумом»!
Остальное, как говорится, было делом техники. Встретив опоздавшего Львова уже на обратном пути в Зимний, Керенский пригласил его к себе, привел в свой кабинет, где попросил еще раз (!) повторить содержание корниловского «ультиматума». Как только Львов закончил свой рассказ, из-за ширмы, стоявшей в кабинете, появился начальник петроградской милиции полковник С. Бала-винский, который по просьбе Керенского подслушивал весь разговор. Теперь у Керенского был и прямой свидетель. Тут же Львов был арестован. С этого момента события стали раскручиваться с невероятной быстротой. Придя в Малахитовый зал, где шло заседание Временного правительства, Керенский сообщил оторопевшим министрам о случившемся, квалифицировал действия Корнилова как мятеж и потребовал чрезвычайных полномочий.
Не располагавшие до сих пор какой-либо точной информацией об отношениях Керенского и Ставки, практически поставленные перед фактом, министры вынуждены были удовлетворить требование Керенского. По его предложению, все формально подали в отставку, но временно остались на своих местах. Но министры-социалисты и министры-кадеты руководствовались все же разными соображениями. Если социалисты хотели развязать Керенскому руки в предстоявшей борьбе с Корниловым, то кадеты, по всем данным, готовы были создать министерский кризис, который должен был дать возможность Корнилову (в случае его успеха) формировать новое правительство. Ведь их чувства были на стороне Корнилова...
Так или иначе, второе коалиционное правительство, образовавшееся в 20-х числах июля, практически перестало существовать. Теперь Керенский совещался фактически только с А. Терещенко и особенно с И. Некрасовым. Этого последнего позднее даже стали считать «злым гением» Керенского в корниловские дни...
Ранним утром 27 августа в Ставку пошла телеграмма: «Генералу Корнилову. Приказываю вам немедленно сдать должность генералу Лукомскому... Вам надлежит немедленно прибыть в Петроград. Керенский». На телеграмме не было ни исходящего номера, ни официальной подписи Керенского как премьер-министра. Наверняка забыли поставить второпях...