Белое дело в России: 1917-1919 гг.

Цветков Василий Жанович

В этих условиях «снизу», во многом – по собственной инициативе, стали формироваться и структуры контрреволюционного направления. Следует отметить, что в течение весны – осени 1917 г. речь могла идти именно о «контрреволюции», а не об «антибольшевизме». По словам князя В. А. Оболенского, революцию «приходилось принимать как свершившийся факт, но хорошего мы от нее не ждали, а потому с первого же дня стали в известном смысле контрреволюционерами».

Об этом же писал «защитник Корнилова» Терещенко Керенскому в сентябре 1917 г.: «Контрреволюция, хотя и не непременно монархическая, представляет единственную надежду спасти государство от развала» (3). В среде этих направлений российской политической жизни и стало формироваться российское Белое движение. При этом и контрреволюция не могла не считаться с изменившимися и меняющимися правоотношениями, с происходившими в стране

переменами. Борьба с революцией требовала не громогласных запретов или слепых игнорирований, а делового и результативного противоборства. События лета 1917 г., периода подготовки «корниловщины», отражали стремление «верхов» (Временного правительства) к использованию в своих интересах «низовой», контрреволюционной инициативы. Показательна в этом отношении хронология выступлений в поддержку генерала Корнилова накануне Московского Государственного Совещания. 6 августа 1917 г. было опубликовано заявление Союза Казачьих Войск, протестовавших против возможной отставки Корнилова с поста Главковерха. 8 августа Союз Казачьих Войск открыто поддержал Союз георгиевских кавалеров.

7 и 9 августа с заявлениями о правильности политики Корнилова выступили Союз офицеров и Московское Совещание общественных деятелей. 11 августа Кокошкин заявил Керенскому, что уйдет в отставку с поста государственного контролера, если правительство не поддержит программу Корнилова (4).

Осенью 1917 г. все сильнее проявляется идея создания «суррогата представительства», необходимого для поддержки Временного правительства. Полученные после акта Михаила Романова единоличные полномочия (хотя бы только на «бумаге») оказывались явно недостаточными в условиях противостояния с советской властью. Система «представительств» станет характерной для всех белых режимов в последующий период гражданской войны. Из-за сложности проведения выборов использовался метод делегирования представителей от общественных организаций, от партий и от «цензовых элементов». Открывавшиеся по упрощенной процедуре, многие общественные организации имели возможность получить представительство в органах власти, принять участие в работе Государственного Совещания, а затем послать своих представителей в Совет Республики. Стремительно возраставшая во время революции активность структур земско-городского самоуправления, осознание своей «миссии» создателей новой российской «демократической государственности» способствовало сохранению подобной политической «самооценки» у многих деятелей «общественности» и в период гражданской войны, во время формирования и развития Белого движения. Как будет показано далее, именно эта «самооценка» стала основой для отношения к «военщине», составлявшей фундамент Белого дела, причиной взаимного недоверия «земщины» и власти.

В отношении эволюции права следует иметь в виду, что несмотря на целый ряд новаций и прецедентов, связанных с событиями февраля – марта 1917 г., говорить о тотальной, «революционной» ломке российской правовой системы именно в данный период не приходится. Сохранялась в целом система министерств и ведомств. Продолжали действовать еп согроге основные законы Российской Империи. Не отменялись, а лишь корректировались в сторону большей демократизации законодательные акты, относившиеся к деятельности местного самоуправления, правоохранительным органам и армии. Однако реформирование последних происходило особенно болезненно и совершенно не оправдывалось требованиями сохранения порядка в тылу и усиления боеспособности на фронте.

По мере приближения событий к октябрьскому восстанию большевиков государственная система все более деформировалась. Несколько раз менялся состав правительства. Были упразднены структуры Государственной Думы и Государственного Совета. Россия была объявлена Республикой. Керенский сосредоточил в своих руках полноту исполнительной, законодательной и – став Главковерхом – военной власти. Все больше и больше формальное право заменялось правом фактическим, или, как стало модно говорить, «революционным правотворчеством». Источником данных правоотношений становились уже не законы и подзаконные акты, а, по существу, «право силы», «захватное», «пулеметное» право.

Объективно политическая ситуация складывалась так, что различные общественные силы могли бы объединиться на общей, «контрреволюционной» платформе. Однако из-за взаимного недоверия, соперничества и подозрений объединиться против «углубления революции» во время выступления генерала Корнилова не удалось. Приход к власти большевиков активизировал реакционные структуры и их деятельность. На основе «антибольшевистского сопротивления» стали создаваться

новые организации, опиравшиеся на идеи восстановления прерванной преемственности, «доведения страны до Учредительного Собрания», продолжалось формирование политического курса Белого движения, рост его политической активности. По оценке генерал-лейтенанта С. В. Денисова, «первые побеги этого движения надо отнести к тем дням, когда Генерал Корнилов поднял свой голос против Правительства, насаждавшего своим безволием анархию в стране» (5). Следует, однако, уточнить, что и «корниловское выступление», как было показано выше, имело свои временные предпосылки.

Но в первые дни после установления советской власти проявилась ошибка, ставшая позднее одной из основных причин поражения Белого дела, – очевидная недооценка своего политического противника. 10 ноября 1917 г., во время работы Земского Собора, выступая перед членами Петроградской городской думы, Церетели задавался вопросом: «Как бороться с захватчиками и авантюристами (большевиками. – В.Ц.)?» И сам же отвечал на него: «Эта задача наиболее легкая, ибо поражение большевиков обеспечено их собственной политикой. Ни один мыслящий человек не может сомневаться в том, что, увлекая за собой толпу, жаждущую чуда, эти люди, не будучи в состоянии творить чудес, сами себя погубят, и если бы надо было ждать только поражения большевиков, то мы могли бы ждать этого поражения, скрестив руки…»

«В это время все… ни минуты не верили в прочность большевистского режима и ожидали его быстрой ликвидации», – вторил своему политическому «союзнику» Набоков. Правда, выступая на том же заседании, он более реалистично оценивал причины популярности революционных идей большевиков: «Основное несчастье заключается в том, что в народе подорвана психология преемственности власти… В этом разрушении психологии власти повинны все, и в данный момент всякая попытка создать сильную власть разобьется об эту психологию народа. Учредительное Собрание может воссоздать психологию принятия власти народом…» (6).

И все-таки подобная недооценка мешала объединению в «борьбе с большевизмом» широкого спектра российских политических сил, сводила активную часть антибольшевистского фронта к границам Белого движения.

Характерное описание психологического восприятия правления Временного правительства давалось видными кадетами, Н.И. Астровым и В.Н. Челищевым. По мнению Астрова, «после разгрома Временного правительства в Зимнем дворце и заключения членов правительства в Петропавловскую крепость Россия оказалась в состоянии безвластия. В сущности, и при Временном правительстве всех его составов было не лучше. То же безвластие, та же беспомощность и растерянность. Разница лишь в том, что при существовании Временного правительства все же на местах старались не терять связи с ним, старались оказать ему поддержку, чтобы укрепить эту безвластную власть, все же на местах знали, что существует если не реальная сила, то символ, который, может быть, станет со временем реальностью. С исчезновением этого символа исчезало и психологическое состояние, которое создавало иллюзию некоторой государственной организованности. Но это, конечно, была только иллюзия, ибо государственные связи и скрепы слабели, рушились и исчезали…»

И все-таки «эпизод перехода власти к большевикам расценивался как временный зигзаг, который будет исправлен, выпрямлен Учредительным Собранием, этим барином, который приедет и все рассудит», – вспоминал Челищев (7).

* * *

1. Красный архив. 1926, № 2 (15), с. 40.

2. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 32, с. 363–364; Поли. собр. соч., т. 35, с. 135.

3. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 541. Л. 276; Бьюкенен Д. Моя миссия в России: Воспоминания дипломата. Берлин, 1924, с. 134–135.

4. Керенский А. Ф. Дело Корнилова. М., 1918, с. 211; Кизеветтер А. Федор Федорович Кокошкин // Памяти погибших. Париж, 1929, с. 23–23.

5. Денисов С. В. Белая Россия. Нью-Йорк, 1937, с. 18.

6. День. Петроград, № 205, 11 ноября 1917 г.; Набоков В.Д. Указ, соч., с. 166.

7. Астров Н.И. Воспоминания // БФРЗ. Ф. 7. Д. 12. Лл. 82–83; ГА РФ. Ф. 6611. Оп. 1.Д. 1.Л. 291.

Раздел 3

Политическая программа Белого движения в условиях установления советской власти и первом этапе своего формирования (декабрь 1917 – ноябрь 1918 г.)