Белое солнце пустыни
Шрифт:
Тут Сухов проснулся. Вскочил на ноги. К этому времени бандиты Абдуллы уже окружили крепость. Вышедший прогуляться за ворота Петруха попытался открыть по ним стрельбу. Но, к счастью, винтовка его опять дала осечку. Банда промчалась мимо, не заметив его в старой полузасыпанной траншее…
Абдулла, соскочив с коня, направился к воротам музея… Стремительно поднялся по лестнице. У вывески „Общежитие первых освобожденных женщин Востока“ он задержался. Прочитав ее, вошел к женщинам. Сопровождавшие его нукеры остались у дверей.
Жены Абдуллы, сбившись в кучу, жались угол.
— Станьте каждая у своей кровати! — приказал Абдулла.
Женщины подчинились.
— Джамиля, разве тебе плохо жилось у меня? Почему ты опозорила мое имя?… — спросил Абдулла. В мрачном голосе его вдруг проскользнули грустные нотки. — Разве я не любил тебя? А ты, Зумруд! Обидел ли я тебя хоть раз? Почему ты не умерла, когда тебе предложили стать бесчестной? Разве ты не клялась мне в том, что всегда будешь мне верной женой… А Гюльчатай? Помнишь ты тот день, когда впервые пришла в мой дом?
Женщины кутались в чадры, но Абдулла безошибочно узнавал каждую из них.
— Почему вы встали на путь бесчестия? Почему обесславили мое имя и покрыли его позором?
— Мы были верны тебе, господин, — тихо сказала Джамиля;
— А кто поверит этому?! — спросил Абдулла. — Да простит меня Аллах, но нет вам прощения, женщины. Пришел ваш час, — Абдулла спустил предохранитель своего маузера.
Сзади донесся легкий шорох. Обернувшись, Абдулла увидел в узком окне общежития Сухова. Он сидел на подоконнике, сзади него висела веревка, в руках он держал револьвер.
— Руки вверх и лицом к стене! Быстро! — приказал Сухов.
Абдулла поднял руки.
— Брось оружие. Обернешься — стреляю, — ласково добавил он.
Абдулла вынужден был подчиниться.
Сухов пинком ноги отворил дверь общежития и наставил револьвер на двух нукеров, стоявших на часах. Приказал им бросить оружие и встать лицом к стене. Те тоже подчинились.
Сухов подвел Абдуллу к барьеру галереи так, чтобы он был виден со двора стоявшим там бандитам.
— Прикажи им сложить оружие, — громко скомандовал Сухов Абдулле. — Или я отправлю тебя к Аллаху.
Бандиты, увидев Абдуллу, взятого на мушку, растерялись.
— Ты слышишь меня? — спросил Сухов. — Говори.
Абдулла молчал. Тогда заговорил Сухов:
— Вы должны все погрузиться на баркас и морем уйти из Педжента. Я передам вам его, — Сухов показал на Абдуллу, — когда вы отчалите от берега. Ясно? А теперь освободите двор! Чтобы ни души здесь не осталось!.. Вы тоже катитесь отсюда! — приказал Сухов нукерам, стоявшим лицом к стене.
Бандиты очистили музей. Сухов подтолкнул Абдуллу, и они пошли на первый этаж музея, к „зиндону“ — подвальной тюремной комнате с небольшим зарешеченным оконцем и дверью, запирающейся снаружи на железный засов.
К ним подбежал Петруха.
— Останешься здесь. — приказал ему Сухов, после того как дверь за Абдуллой была заперта. — А я схожу на берег. Поглядим, что делают бандиты.
Бандиты готовились к отплытию.
Они грузили на баркас тюки с награбленным добром, запасались в дорогу провизией, на огне нескольких больших костров поджаривались бараньи туши.
Сообщение о пленении Абдуллы привело банду в замешательство. Все вскочили на ноги, прекратили погрузку, засуетились.
Саид сидел у костра, когда первый примчавшийся из крепости бандит выкрикнул задыхавшимся голосом:
— Абдуллу украли!
К берегу, выполняя условие Сухова, скакали еще полтора десятка всадников.
Саид встал. Подошел к ближайшему бандиту и спокойным, но быстрым движением вытащил у него из-за пояса револьвер. Приставив дуло к заросшему подбородку растерявшегося от неожиданности бандита, Саид снял с его плеча и винтовку.
— Не говори никому, не надо, — доброжелательно, почти ласково посоветовал он ему и, продолжая держать под прицелом, отпустил на несколько шагов, чтобы вскочить на своего коня.
Из-за гребня большого бархана, выставив вперед ствол ручного пулемета, Сухов следил за происходящим у баркаса.
Саид подъехал к нему, соскочил с коня, прилег рядом.
— Обманут тебя, сказал он. — Они сядут на баркас, ты отпустишь Абдуллу, они вернутся.
— Это вряд ли, — усмехнулся Сухов.
Во дворе своего дома, под навесом, жена Верещагина Настасья вспорола брюхо огромному осетру, выложила икру в большую миску, посолила ее и взбив, понесла в дом.
Настасья отворила дверь и вошла в комнату.
Верещагин, раскинувшись на широкой кровати, спал. Он бормотал во сне, стонал, всхлипывал. Настасья неодобрительно покачала головой и перекрестилась на образа.
— Урра, за мной, ребята! В штыки! — заорал Верещагин и вскочил весь в поту.
Настасья полотенцем обтерла его и поставила на стол миску с икрой.
— Опять пил, не закусывая? — спросила она строго.
— Не могу я больше эту проклятую икру есть! — взмолился Верещагин. — Надоела!
— Ешь, тебе говорят.
Верещагин вздохнул и, зачерпнув полную ложку икры, отправил ее в рот.
— Ой, что нынче страху-то в поселке! Из дома никто носа не кажет, — рассказывала Настасья, пока Верещагин с отвращением глотал икру. — Этот рыжий, что к нам приходил, самого Абдуллу будто поймал. Не к добру это… Господи, ты хоть не задирайся, не встревай! Будет с тебя, свое отвоевал…
Петруха, вооруженный винтовкой, сидел у двери „зиндона“. Абдулла вел себя тихо, его даже не было слышно.
Через двор музея к колодцу прошла Гюльчатай. Петруха вскочил на ноги, окликнул ее. Гюльчатай остановилась.