Беломорье
Шрифт:
Утром, когда Туляков проснулся, он долго не мог определить время. Искусство сельских жителей обходиться без часов и по солнцу безошибочно определять время так и осталось для Тулякова неосвоенным мастерством. Плотно притворив дверь, Туляков пошел бродить между одуряюще пахнущими растопленной смолой соснами. У опушки бора он остановился на скале, глядя на расстилавшиеся перед ним болота. «Как оживленно сегодня на питерских улицах», — подумал Туляков, и его охватило страстное желание очутиться сейчас за Невской заставой.
Рассеянно глядя на поросшее жалким
«Тысячи лет прошли, и вот озеро стало болотом. Пройдут еще сотни лет, и оно лишь немного подсохнет, да гуще зарастет лесом, — думал Туляков, глядя на унылый простор, — а пройдет какой-нибудь десяток-другой лет, и у людей настанет новая, совсем иная жизнь! Избушка не успеет даже маленько скривиться, а нам уже не нужно будет прятаться в ней… Все на родной земле будет принадлежать пролетариям!..»
Когда Туляков вернулся к избушке, там у раскрытой настежь двери стоял сильно перепуганный Васька.
— А я уж ладил к нашим бежать. Ей-богу, думал, вас шпики сцапали, — проговорил он дрожащим голосом, — звать громко не смею, может, засада где! Наши уже собираются. Пошли скорее.
— Пошли, дай только газеты взять.
Гордый поручением провести докладчика на сходку, Вася не мог идти молча. Он рассказал Туликову, как в одно из воскресений, под видом пьяной драки, рабочие дружно вышибли пшиков из бараков, и приезжим пришлось поселиться всем вместе.
— Сейчас, словно крысы, повсюду шмыгают, — кому-то подражая, с деланным недоумением развел руками парень. — Дай срок, товарищ, придет осень, и носа за дверь вечером не высунут! Ой, чуть не забыл — учитель накомарник послал, чтоб шпикам не разобрать вашу личность.
Туляков надел накомарник, но вскоре с раздражением снял его.
— Душно в нем, дышать трудно! Придется без накомарника. Все равно никто меня не знает…
— А не боязно, шпики, поди, прилезут? — понижая голос, проговорил парень.
— Надо лишь, чтобы шпики избушку не выследили. Скоро думаю выбраться в Питер.
— А вы там чего делать будете? — Вася с откровенным уважением оглянулся на шедшего сзади спутника.
— Что комитет поручит, то и буду делать. Комитет хозяин всего дела.
Оживленно беседуя, они дошли до речушки, там к кустам была привязана лодка. В ней кто-то сидел, сгорбившись, закрывая лицо руками в больших рукавицах, спасаясь таким образом от кружившихся вокруг комаров.
— Жив ли, Капиталист? — негромко окрикнул Вася и, обернувшись к Туликову, вполголоса пояснил: — После отчима у парни куча денег осталась.
Сидевший отпил от лица руки. Это был Толька Кяньгин.
— Ну, чего вы, на колонках ползли, что ли? — плачущим голосом проговорил он. — Едва вытерпел… Во мука адская была!
Туликов уселся в лодку, и парни налегли на весла.
Вскоре лодка причалила
— Я здесь останусь. Ежели что, бегите сюда, увезу, — сказал Толька.
Туляков и Васи направились в глубь леса.
Когда они вышли на тропу, Туликов увидел лежавшего под сосной Власова.
— Много народу? — пожимая ему руку, отрывисто спросил Туляков.
— Много-то много… Да и ненужных порядком слетелось. — Власов нахмурился. — Ребята не захотели ударить лицом в грязь и зазвали почти всех без разбора… Хозяйские холуи тоже пожаловали.
— Это не страшно. А что народу много — это хорошо! Буду говорить в открытую, меня здесь все равно никто не знает… Арестовать не успеют.
— Я тоже так думаю. К тому же у нас за каждым холуем наблюдение ведется. Теперь не то, что год назад, уж не десяток, а многие десятки сочувствуют нам! — сказал учитель.
Проводив Тулякова до огромного валуна, Власов и Васи остановились.
— Ну, Григорий Михайлович, теперь идите один. Заводскому учителю не положено на сходке быть. В два счета с завода сгонят! Я с Васькой вон за той елью устроюсь. Чуть что, подавайтесь к нам, до речки недалеко. Желаю успеха!
Вскоре Туляков вышел на лесосеку, усеянную высоко горчащими пнями — признак зимней заготовки леса. На поляне сидело человек шестьдесят-семьдесят. Впереди чернела большущая ель. Было благоразумнее расположиться вблизи нее. Не здороваясь с Никалдрычем, Туляков прошел мимо, сел недалеко от ели на пенек и движением руки подозвал собравшихся к себе поближе.
Около него тотчас расположились те, с кем он познакомился в бору. Однако вблизи устроились какой-то дюжий дядя с белеющим шрамом поперек щеки и не похожий на рабочих мозглявый паренек. Рядом с ними торопливо уселись трое молодых рабочих. «Это они для моей охраны», — подумал Туляков, наметанным глазом рассматривая усаживающихся людей.
— Настают знаменательные дни для каждого рабочего, — начал он глуховатым голосом, чувствуя, что холодок волнения охватывает его грудь, — рабочий класс на лесопильных заводах Поморья должен сплотиться для предстоящей борьбы за выборы рабочих депутатов в Четвертую Государственную думу. Она не должна походить на свою предшественницу, на днях закончившую свою постыдную деятельность. Вот что напечатано в «Архангельских губернских ведомостях». — И Туляков прочитал официальную информацию, как в придворных экипажах депутаты были доставлены во дворец и как их там похвалил царь.
— Николай Кровавый пожелал депутатам Третьей думы вернуться в Четвертую «на радость ему» — значит, на радость злейшему врагу рабочего класса! — Туляков сделал паузу, всматриваясь в лица сидевших вблизи него. Дюжий дядя, не спуская с него разъяренных глаз, зачем-то шарил по груди. «Определенно свисток ищет, видно, из городовых», — подумал Туляков и, громко чеканя слова, продолжал. — Как же не порадоваться царю, если Третья дума делала ставку на крепкого мужика, на кулака-кровососа. Почему, товарищи, рабочему классу нужно завоевать себе представительство в будущей думе?..