Беломорье
Шрифт:
Затихли птичьи голоса, и Туляков расслышал пьяное бормотание засыпающих соседей, вскоре раздался храп одного из купцов. За годы ссылки Туляков так привык к тишине своего уединенного жилья, что храп теперь раздражал, мешал заснуть. «До чего же я разнежился, — удивился он, — ведь в пересыльных тюрьмах не то еще было, и как отлично спал! Никак, кисейной барышней стал?»
Когда храпевший купец проснулся и, спасаясь от головной боли, отправился освежаться на палубу, Туляков утомленно задремал.
Очнулся он от протяжного
Зашуршали выдвигаемые сходни, раздались отрывистые слова команды. «Вот и Кемь! — насторожился Туляков. — Пароходная каюта, как мышеловка, из нее никуда не выскочишь». Он еще раз проверил свой паспорт. Сколько беглецов попадало в руки ищеек только потому, что недостаточно тщательно изучили свой «вид на жительство».
Прошло минут пять, не более, и Туляков, сквозь грохот и топот множества ног на палубе, услышал приближающиеся шаги нескольких человек. Люди остановились у соседней каюты, и кто-то сказал:
— Здесь двое купцов, господин ротмистр, никого не пускают, взаперти сидят…
— А вот мы посмотрим, что это за купцы, — ответил басок. Послышалось щелканье открываемой двери.
— Ну и картина! — Изумленный возглас был заглушен хохотом многих глоток.
— Моя каюта, — грохотал за стенкой пьяный голос. — Морду набью!.. — Стукнула захлопнутая дверь.
— Почему это купчинам завсегда все можно, ваше благородие? — услышал Туляков визгливый тенорок. — Нас бы в таком виде застали — с губы не выпустили.
— Потому что ты на царской службе, а то — толстосумы, — пояснил басок, — что с них возьмешь? Пошли назад. Еще в драку полезут, честь мундира уронишь…
Туляков ожидал стука в дверь, однако шаги удалились. «Пронесло!» — облегченно вздохнул он. Вскоре убрали трап, вновь затарахтела машина, заработал винт, и «Королева Ольга», дав задний ход, плавно отошла от пристани.
В дверь каюты Тулякова постучали два раза.
— Ну, спасибо купцам, — зашептал помощник капитана, проходя в каюту. — Мне у ищеек провожатым довелось быть. Услужили нам купчики…
— Как же вы из Сороки в город выберетесь? — И, посту
кивая пальцем по костяшкам кулака, моряк стал что-то подсчитывать. — Дней через пять пройдет на Архангельск «Кереть». Старший механик на нем свой человек. Как сядете на пароход, разыщите его. Скажите: «Марья Ивановна благодарит за чай и леденцы». Парень вполне меня заменит.
Когда показались разноцветные кубики сорокских строений, отделенных устьем реки от приземистых построек завода, пароход загудел и остановился. Вскоре, подкидываемая мелкой волной, к нему подошла лодка с высокими бортами. Только сойдя на берег, Туляков спохватился, что забыл в каюте свои пожитки. «Пожалуй, это к лучшему, — подумал он, — теперь меня повсюду примут за местного жителя».
Через реку Выг тянулся плавучий мост. Перейдя на заводской берег, Туляков
Услужливый мальчуган довел его до школы; там у самого входа пилили дрова молодой мужчина в сатиновой рубашке и женщина. Бородка, длинные «под попа» волосы и брюки навыпуск свидетельствовали, что он не из рабочих. «Учитель с женой», — догадался Туляков.
— Учитель Власов? — и, когда пильщик утвердительно кивнул головой, Туляков добавил: — Хотелось бы поговорить наедине.
— Я вас слушаю, — сухо произнес он. — Моя жена не помеха.
— Я по поручению Тулякова, — тихо проговорил Туляков и не удержался от улыбки.
Хмуря выгоревшие от солнца брови, Власов оглядел подошедшего с головы до ног. «Небольшие серые глаза, скуластый, усов и бороды нет, — по лицу как будто рабочий, а по костюму не то».
Он с явным подозрением рассматривал добротный, малопоношеный костюм и выглядывающие из-под брюк русские сапоги. «Армейские сапоги? Определенно, переодетый шпик!» — решил учитель.
— Кто такой? Я такого не знаю.
Туляков задумался. Как доказать, что он не Арбузов, как значилось в паспорте, а действительно Туляков?
— Может, вы проведете меня к Ивану Никандровичу?
— Это не трудно, — настороженно глядя на Тулякова, пожал плечами Власов, — любой ученик знает старика.
Молча, не говоря ни слова, учитель довел Тулякова до маленького домика, из трубы которого вился дымок. На пороге сидел старик и чистил рыбу.
— Я Туляков. Заехал, чтобы повидаться с вами.
Судя по выражению лица пилостава, Туляков догадался, что учитель, стоявший сзади него, делает старику какие-то знаки.
— Фамилия очень интересная, — оживился старик, подобно учителю недоверчиво рассматривая пришельца. — Только мы в глаза вас не видели. Вот загвоздка какая!
— Дайте бумагу и карандаш, и я повторю вам свое последнее письмо.
— Вот дельно! — обрадовался старик. — Сейчас принесу!
Приладив бумагу к стеклу окна, Туляков начал писать.
Он хорошо помнил содержание своего последнего письма пилоставу. На пятой строке старик ласково вынул из его руки карандаш.
— Не трудитесь больше, Григорий Михалыч, и на нас не серчайте. Заходите в избу. Такие теперь настали времена, что у своего дома с хорошим человеком не переговоришь.
В комнате обрадованной встречей старик положил недочищенную рыбу на стол, затем спохватился, что пачкает стол, перекинул ее на лавку и, уже совсем смущенный, сбросил на пол.
— Кругом беда! И стол замарал и скамью перепачкал, а теперь Надежда за пол поругает, — смеясь махнул он рукой. — Вот уж не ждала вас, Михалыч, не ожидали. Не думали, что увидим вас. Смекаю, сбежали?