Белорусские поэты (XIX - начала XX века)

Богданович Максим Адамович

СОНЕТ («Манящие глаза сияют мне…»)

Манящие глаза сияют мне, Даря волшебную улыбку, губы Открыли белые прямые зубы… Слова теплы… Кровь буйствует в огне. Обман? Иль я с мечтой наедине? Иль верить милым обещаньям любо? А может, жар, что обжигает грубо, Скрывает холод ледяной на дне? Вот так подчас над сонною землею Дугою искрометной золотою Прорежет мглу горящий метеор. Разбрызгивая искры, он несется, Звезды блестящей отражает взор, А в глубине холодным остается. <1914>

«Ты долго сидела

за столом…»

Ты долго сидела за столом, Недвижно, в оцепененье, И было слышно в тишине, Как маятник отсчитывает время, Как дробный дождь сечет оконные стекла И в желобе журчит струя воды. А ты всё сидела… Не хватало сил Отвести глаза От черной рамки в газете — Бездонного колодца, До края полного страдания и слез. <1914>

ЭМИГРАНТСКАЯ ПЕСНЯ

Есть на свете такие бродяги, Что не верят ни в бога, ни в черта, Любы им пестрокрылые флаги Кораблей океанского порта. Им ведь некого дома покинуть, Да и дома у них не бывает, Безразлично им — жить или сгинуть, Об одном они жадно мечтают: Побывать в городах незнакомых, Испытать там и счастья и горя, И погибнуть в пучинах соленых Белопенного синего моря. Ну, а мы — не об этом мечтаем, Нас не радует новое небо, Мы с родным не расстались бы краем, Если б в нем было вволюшку хлеба. Нам сквозь бурное улиц кипенье И сквозь гул человеческой лавы Снится Неман, родное селенье И огни портовые Либавы. 1914

МЕЖИ

Простор бескрайный огляни кругом: Вон обступили каждый дом Заборы с острыми гвоздями, Они усыпаны стеклом. Смотри: в просторах, за селом, Межами Поделены колосья на полях, Канавы вырыты в лесах, И стопудовые у всех границ каменья Среди лугов бескрайных залегли. Штыков ряды по всем краям земли Горят и смотрят в диком рвеньи На государственный рубеж. И видишь: сколько всюду меж! Безмерны вольные просторы Святой земли, — а человек Заборы строил, рвы копал за веком век, Он, как лиса, зарылся в норы И там пугливо жил — один, Дрожащий, как листва осин, Неверный, бессердечный, жадный. Всегда злорадный, Для всех чужой, совсем чужой, За изгородью, за межой. А что за этими межами! Гниет в труде безмерном тут Голодный, обнищалый люд, Который сильными руками Богатство мира сотворил — Равнины пашнями покрыл, Чугунке путь он пробивает, Заводов трубы поднял он до звезд, А сам давно ослеп от слез И помощи не ожидает. Смотри: по всей земле святой Волной широкой золотой Без края блещет хлеба море, Цветут луга, шумят леса… Повсюду есть богатство и краса, А люди гибнут в голоде и горе, Во тьме, от холода дрожа, И всюду — ров, забор, межа. 1914

ПАНУ АНТОНУ НОВИНЕ НА ПАМЯТЬ ОТ АВТОРА

День добрый, пан! Вот Вам простая надпись. Есть милая японская забава: Бросают в воду мелкие осколки Деревьев — и они становятся цветами. Всё это мне припомнилось невольно, Когда статью я Вашу о «Венке» Читал. И Вас благодарю я очень, И жму Вам руку. Ваш М. Богданович. 1914

ДВОЙНИ

Несмело

я теперь ставлю Под стихами, повестями и статьями Свою подпись — Максим Богданович. Хочу — и стыжусь и боюсь, И не могу поставить Ваше имя. А мне было б радостно до боли Видеть его рядом со своим. Еще ребенком я слышал, Что есть на небе двойные звезды, Которые так близки между собой И так дружно сливают свой свет, Что нам кажутся одной звездою. Доля их — это ж наша доля. Вы, и сами того не замечая, Так много дали мне, Так наполнили собою мою жизнь, Что еще могу я сказать, Заглянув в свою душу: Что там Ваше и что мое? Вот почему я чувствую себя виноватым, Когда я ставлю под стихами иль прозой Только свою подпись — М. Богданович. Но люди пусть всё же узнают, Их прочитав, Что это им звезды двойные Светили одной звездой. 1914 (?)

«Я — незаметный, серый человек…»

Я — незаметный, серый человек. Но Вами, только Вами полна моя душа. Льются из нее стихи о Вас, Как льется весной сквозь кору чистый сок Из переполненного им серого клена. 1914 (?)

«Здесь мои покоятся чувства, когда-то живые…»

Здесь мои покоятся чувства, когда-то живые… Может, полюбите вы кладбище их навещать… Между 1909 и 1915

«Замер напев — и сама отозвалася нежно на лире…»

Замер напев — и сама отозвалася нежно на лире Звоном тишайшим струна… Может, откликнетесь вы? Между 1909 и 1915

«В жизни всё надоело, признаться…»

В жизни всё надоело, признаться, Злость из сердца ушла и печаль, Крыльям больше моим не подняться, Не умчусь я уж в синюю даль. Нудно льются, тоскливы и серы, Словно мутными волнами, дни… Ой, зачем я надежды и веры Погасил в своем сердце огни?.. Между 1909 и 1915

«Как широко в бору разлился вольный шум!..»

Как широко в бору разлился вольный шум! То он гудит в ветвях, то слышен легкий шорох,— Стихает вдруг в душе борьба неясных дум Под гул спокойный, ровный бора. Наверно, в том бору под шорох сосняка Хозяйка всех лесов заводит песню тихо. И под ее напев свободно взросшего сынка Минует дум разбитых лихо. Он может всё в бору понять и пережить: И каждый треск, и стон, и звонкий птичий клекот; Душе его родным, знакомым должен быть И гул громов, и травки шепот. Пусть уплывают дни его в безбрежный океан, — Не властна смерть над тем, кто век живет так вольно!..  В душе всплеснул огонь! Его закрыл туман… И сердцу бедному так больно! Между 1909 и 1915

«Сегодня ночью я в царстве сказки…»

Сегодня ночью я в царстве сказки: Свет сник, растаял в час ночной, И в небе из-под полумаски Глядится месяц молодой. За тучкой он как за вуалью, Что отливает серебром, — Боится, видно, он сверканья Звезд ярких в небе голубом. Там кто-то снежной взвил пыльцою, Как будто тешился, играл. А я вот песенкой простою Воспел небесный карнавал. Между 1909 и 1915