Хоть это всё равно что сов нести в Афины,Вас всё-таки занять хочу на миг единыйСвоим посланием. Давно здесь минул день,Все ставни замкнуты, мерцает свет, и теньОт головы моей со стенки мне кивает;Вот в черных рамках там сурово выступаетПисателей толпа; и каждый — близкий друг,Пусть незнакомый мне. От лампы светлый кругНа лица ровно лег. Спокойно я взираюНа этот круг подчас, и, примостившись с краю,Склоняясь над столом до утренней звезды,Исписываю я бумажные листы.О драмах Пушкина веду я речь. Не Мэри,Не Фауст, не Борис, а Моцарт и СальериВолнуют мысль мою. Мне кажется, что тутСальери выслушал несправедливый суд.Рассудком ледяным плененный, вдохновеньеОн
должен был убить — согласно обвиненью.Сальери в творчестве стремится всё понять,Всё взвесить мысленно и выверить опять,Обдумать способы, материал и цели,—Он четкость ясную любил в малейшем деле!В его трудах найти внезапное не тщись!Основы их основ — размеренная мысль!Но всё же, всё же… Что помехой вдохновенью?!Нам нравятся его блестящие творенья.Он с метеором схож, что в искрах над землейПронзает полог мглы сверкающей дугой,Горит, слепительный, весь в пламени несется,А в глубине своей холодным остается.Так, значит, мастерство Сальери добывалЛишь мыслью и трудом. Но вправду ль убивалОн тем природный дар, как явствует из драмы?Ответит скрипка нам. Стаккато, фуги, гаммыНе зря из года в год Сальери выводилИ силою язык той скрипки изменил.Она гудит звончей. Певучих звуков силаЗа годы долгие ее переродила,И, теми песнями могучими полна,Прониклась чуткостью неслыханной она.Вдохнувший душу в дерево, напев в какой-то мереУжель не пробудил живой души в Сальери!Нет! Вечный труженик, себя он развивал,Сальери, верный раб, талант не зарывалВо глубине земли. Пусть судный день настанет:Спокойно Музе он и прямо в очи глянет.И будет за любовь к труду, за труд большойОправдан Музою и собственной душой.Так поступаешь, мысль, и ты, чтоб труд поэтаВ твореньях засверкал. Хвала тебе за это!Привет мой и тебе, бессонный, вечный труд,Готовишь радость ты из творческих минут!Земной поклон тебе, радушная Камена,Нам вдохновенье дал родник твой, Иппокрена!Трудом возвышенным полна душа моя,И вам, стихи, привет слагаю нынче я!Александрийский стих! Ты, тихий как Эребус,Скрыть подо льдом огонь умеешь. Кто in rebusMusarum [95] знает толк, не может не любитьУпорства мастера. Недаром воскреситьМне хочется тобой обычай позабытый —Эпистолы слагать. Ну что ж, теперь засни ты!1913
95
В делах муз (лат.). — Ред.
«Народ, Белорусский Народ!..»
Народ, Белорусский Народ!Ты — темный, слепой, словно крот.Повсюду тебя обижали,В ярме прожил ты столько лет,И душу твою обокрали,—В ней речи твоей даже нет.Разбуженный грозной бедой,Весь полный смертельной тоской,Ты крикнуть: «Спасите!» не можешьИ должен «Спасибо!» кричать.Услышьте, кого я тревожу,Кто сердцу привык доверять!1913
В СТАРОМ САДУ
Изящный сад — такой, как у Ватто:Белеют статуи в листве зеленой;Вдали — прохладный грот, фонтан бессонный,Беседка… Верно, саду лет уж сто.Весь погружен душой в былые дни,Смотрю мечтательно, рассеянно листаюПоэта нового… и закрываю,Смущенный тем, что это не Парни.1913
КРИТИКУ
Триолет
Челлини статуй не ваял,А только статуэтки, —Однако мастером он стал.Челлини статуй не ваял, —Ты слышишь, критик едкий?Зря триолет ты обругал:Челлини статуй не ваял,А только статуэтки.1913
«Счастье, ты вчера блеснуло мне несмело…»
Счастье, ты вчера блеснуло мне несмело,И поверилось, что жизнь проста, легка.В сердце зыбком что-то пело и болело,Радость душу мне щемила, как тоска.А сегодня вновь мечтой себя туманю,Книгу развернул, но не могу читать.Как случилося, что полюбил я Аню,Разве знаю я? Да и к чему мне знать?1912 или 1913 (?)
«Вы
так часто в зеркало глядели…»
Вы так часто в зеркало глядели,Никогда в мои глаза, ни разу,Где вы так же, так же отражаетесьВ черных, блестящих зрачках —Этих зеркальцах маленьких, круглых.Но исчезнет из зеркала образ,Следа не оставив,А в моей душеЕму не погаснуть.1912 или 1913 (?)
«Холодная, ясная ночь…»
Холодная, ясная ночь…Звонко хрустит снежком,Идя мне навстречу, девчушка. «Как вас зовут?» — Спросил я ее.(Сегодня же все гадают.)И она отвечает тихонько: «Аня».1912 или 1913 (?)
«Моя государыня…»
Моя государыня,Татьяна Р-на!В музее одном я увиделНад японскою вазою надпись:«Просят руками не прикасаться».О любви я скажу точно так же,Ведь это — задушевное дело,А души человеческой так жеНехорошо касаться руками.Деликатные люди сами знают об этом,А неделикатным об этом напоминают.1912 или 1913 (?)
«Всё одна теперь мне думка сердце сушит…»
Всё одна теперь мне думка сердце сушит,Как бы встретиться с тобой, к тебе прийти,А полынь-трава пускай себе заглушитПозабытые давнишние пути.1912 или 1913 (?)
«Больше всего на свете желаю я…»
Больше всего на свете желаю я,Чтобы у меня был свой ребенок —Маленькая дочушка-несмышленыш,Аня Максимовна,Такая красивенькая,Тепленькая, мокренькая,С черными волосиками и бровками,С темно-карими глазками,А ручки — как бы перетянутые нитками.Совсем такая, как вы,Когда вы были маленькой девчонкой.1912 или 1913 (?)
«Буду сниться днями и ночами…»
Буду сниться днями и ночами.И приду. Люблю, и ты люби.Хочешь — душу растопчи ногами,Хочешь — мучай, хочешь — погуби.1912 или 1913 (?)
«Муар…»
МуарДвумя цветамиПереливается,И видно всем,Где начинается и где кончается какой;А всё ж таки межу меж нимиЧертою твердойНе провести.На сердце — боль.И никогдаС душою вашей так не сольетсяМоя душа.Конец.1913 (?)
«Темноокая пани, конец!..»
Темноокая пани, конец!Есть подобие ваших очей —Звезды темные, что невзначайЗагораются в мраке ночей.Темноокая пани, ониТак красивы в чудесный тот миг,И не хуже ваших очей,Если ярко сверканье у них.Темноокая пани, скажу:Я на этом огне не сгорю —Много в мире есть разных огней,Все они входят в душу мою.1913 (?)
ПРОСТЕНЬКИЙ СТИШОК
Ночной неяркой радуги колечкоКрая луны чуть зримо обвело.Его порой не каждый и приметит:На небесах и на земле — светло.Ночной неяркой радуги колечко!Ты потому и нравишься так мне.Ведь у меня одна с тобою доля —Сиять чуть зримо в синей вышине!1913 (?)
ВОРОЖБА
Всё стихло — шум дождя и грома грохотанье.Блеск синей молнии уже не режет высь.Клубами в небесах обрывки туч свились,Как мягкий воск в воде, налитый для гаданья.Что эта ворожба сулит земному лону?Взгляни ж, как брызнули в просветы облаковГорячие лучи — и пояс в семь цветовПовис, сияющий, в лазури небосклона.1913 (?)