Белые голуби
Шрифт:
Глаза Оксаны горели, лицо раскраснелось, алый овал губ светился в беззвучном изгибе. Он смотрел зачарованно, жадно вглядывался, ввинчивался ошалелым взглядом в каждый уголок прелестного близкого лица. Будто что-то толкнуло в спину. Он не удержавшись, прильнул, словно измученный жаждой, приник к живительному, обжигающему, журчащему роднику. Сердце ухнуло, затрепетало, заторопилось, и вдруг выровнялось, забилось ровно и сильно…
Внутри него все гремело, грохотало, ярилось… Но где-то далеко в глубине робко, еле слышно, звучала, вибрировала, отзывалась разлетающимся эхом, трогательная, прекрасная,
Перехватило дыхание. Костя ощутил немощь, слабость. Ноги сами собой подогнулись, ослабли… Он пал, опустился перед ней и, не выдержав нахлынувших эмоций, обнял, крепко прижавшись к вздрагивающему животу.
Она стояла тихо, чуть запрокинув голову и прикрыв густыми ресницами раскаленные глаза. Ее немного трясло, грудь высоко вздымалась при прерывистом быстром дыхании. Сильно взволнованная, пылающая, она все же не теряла голову. Это было очень непросто. Какой-то водоворот, тайфун, торнадо… какая-то покоряющая, всесокрушающая энергия, сковывала, ослабляла, не давала права на самообладание.
Не хотелось, не моглось, кончались силы, не было воли держаться. Да и зачем, когда она всю свою жизнь, всю романтическую юность, ждала, верила, готовилась, мечтала… И вот момент – он у ее ног. Он - независимый, гордый, самолюбивый… Принадлежит ей, пусть не навсегда, не надолго, но целиком и полностью. Эти мысли пьянили, заставляли бешено колотиться сердце, чувствовать себя счастливой. Ей, вдруг, захотелось остаться здесь навсегда. С ним, его ласковыми руками, его голосом, дыханием, жадным взглядом влюбленных глаз.
Они стояли, не замечая ничего вокруг, будто находились в волшебном коконе.
А в доме уже все шевелилось, двигалось, оживало… Мерзкие кувшинные рыла удивленно глядели с потолка, из подпола появлялись полуразложившиеся вурдалаки, из ниоткуда, возникали отвратительные, смердящие упыри. Злобные гарпии слетались со всех сторон на свой дикий шабаш. Тучи ядовитых летучих мышей резвились под крышей, пищали, пытались пергаментом острых крыльев притушить льющийся сверху свет. Вся эта нежить недовольно роптала, урчала утробно, скалилась, протягивала мохнатые когтистые лапы.
Пыталась подойти, ужалить, ущипнуть, разорвать предерзких, испортивших им бесовский праздник. Не понимали несчастные, что присутствуют при исполнении священного таинства, что никакая сила на земле не способна разорвать скрепленные божественным промыслом узы. Что здесь, сейчас, совершается то главное, ради чего созданы тварные существа, и чего навсегда лишены существа падшие, тщившиеся противопоставлять себя свету истины.
В своей греховной наивности обреченные вечно пребывать во мраке зловония, пытаясь искусить, погубить, украсть неокрепшие души, исказить лучи познания, и всегда, всегда терпящие позорное поражение. И отступила в своем бессилии нечисть. Недовольно скуля, выкрикивая что-то, завывая в невозможности прельщения или расправы, разбрелись, растворились, унеслись,
Ничего более не существовало для них. Он был подле нее, он поклонялся ей, боготворил, преклонялся…
– Я люблю, – шептал захлебываясь. – Люблю! – произнес громко, твердо, восторженно.
Оксана стояла неподвижно, она слышала все, каждую букву, слово, интонацию, чувствовала малейшую вибрацию его неповторимого страстного голоса. Казалось, не было ничего и больше не будет, только они двое, вместе, рядом, навеки, навсегда…
Подняла руки и легкое белое платье скользнуло вниз. Костя открыл глаза, увидел над собой тяжесть двух полусфер, рассыпанные по мрамору плеч густые волосы. Совершенно обезумев, торопился снимать, рвать, последний узкий лоскут материи. Узрев пред собой волнующий, темный треугольник, и обессилев, зарылся лицом в эту мягкую шелковистость, затих…
Ее запах сводил с ума, у него сердце лезло горлом, он умирал, задыхался от нахлынувшего перевозбуждения, сгорал, испарялся, исчезал…
Чуть успокоился, заговорил внятно, страстно, необычно:
– Ты совершенство, Оксана! Твои глаза – вспышки далеких, всесожигающих молний. Они могут осветить, согреть, а могут и погубить, опалить. Нет ничего прекрасней этой бушующей сверкающей стихии. В них очищающий огонь, рокот июльских гроз, электричество атмосфер, необузданная, сокрушающая сила небес…
– Твоя грудь – воплощение свежего весеннего ветра несущего в себе всю палитру расцветающего мира. Теплое майское солнце согревает ласковыми лучами два распускающихся нежно–розовых благоухающих бутона, исполненных жизни. Они растут, зреют, наливаются нектаром чувственного первоцвета, набухают, сияют и искрятся в игривом танце неведомого сладострастия… В них прячется зарождающаяся буря обжигающей страсти, там, где бьется вечный источник побеждающей силы…
– Твой живот – жаркая, плодотворная нива готовая принять зерно и принести обильный урожай…
– Твои бедра – полноводные реки несущие чистую, талую воду с далеких горных вершин. Изгибы русла зовут и пьянят, обещая открыть всю яркость хрустальной глубины, манят, призывая войти, ступить, ощутить всю притягательную шероховатость такого близкого, волнующего, речного дна. Войти, и окунутся с головой, и пить, пить, захлебываться, утопая в кристальной свежести бурлящего потока…
– Не надо. Я не стою таких чудесных слов… - она смотрела удивленно–встревожено, взор черных глаз туманился, мерцал, по бледным, освещенным лунным светом, матовым щекам, пробегали легкие, косматые тени…
– Оксана!
– Молчи! Иди ко мне… Любимый...
И они потерялись во времени. Превратились в две крохотные частицы мироздания. С невероятной скоростью неслись к окраинам Вселенной, разлетались, теряясь в далеких галактиках, встречались, сходились, сталкивались и вновь мчались в бесконечное пространство, серебристым пунктиром прошивали космическую материю, раскаленной стрелой проскакивали сквозь черные дыры, опять возвращались, на миг сливались друг с другом и тут же взрывались, яркими искрящимися протуберанцами вспарывая Млечный путь. Прорывались сквозь ослепительный солнечный диск, обжигались, снова горели яркими метеорами в бескрайнем ледяном просторе…