Белые камелии
Шрифт:
— Довольно… — вдохнул, — довольно хреново, Джон. Каждое слово… с великим трудом. Кажется, что-то конкретно всё в кашу перемололось в груди, — слабо усмехнулся. — А каждая минута сознания дорога так, как мобильный интернет за границей…
— Всё-то ты шутишь, придурок! — перебил его Джон, сворачивая на парковку больницы. — Лучше молчи и жди: осталось всего ничего, уже приехали.
Минуту, пока Джон парковал машину, хотя парковал — слишком громкое слово, ведь он лишь неаккуратно бросил её, по крайней мере, не на дороге, — продолжалось молчание. Слышалось лишь слабое, теперь с хрипотой дыхание
— Послушай… — раздался почти хрип, — только не убивай меня преждевременно, хорошо? Но, если вдруг я умру, сделай одну вещь…
— Заткнись, Креймер! — зло крикнул на него Константин, сильнее стиснув руку. — Если бы ты сейчас был не в таком состоянии, то я бы быстро выбил эту дурь из тебя! Скажешь тоже!.. Дурак, дурак! Ты выживешь. Даже если и не захочешь, я заставлю тебя, сукин сын, выжить! — Джон нервно вырубил машину и дёрнул ключ на себя. Но его ладонь не отпустил.
— Ах, Джон, ты… как ребёнок! — слабая, измождённая улыбка вновь наползла на его лицо. — Поверь, в таких случаях, как мой, ожидать можно всякого…
— А я не хочу ожидать! Я хочу делать то, что приведёт к положительному результату, — отрезал он и, оглянувшись на своего мертвенно-бледного водителя, слегка ослабил хватку, уже шёпотом добавив: — Я отпущу на секунду… нужно выйти.
Открыв дверцу, Джон выругал себя за излишнюю… за излишнюю чёрт знает что! Нежность, что ли!.. Зачем спрашивать, когда это необходимо? Наклонившись к Чесу и отстёгивая его ремни, он ощутил его неровное, болезненное дыхание; глянул: глаза полуприкрыты, на губах застыла та же самая неоконченная улыбка. Прежде чем Константин вытащил его, Креймер прошептал:
— Джон… возьми, — протянул свою руку и, не дождавшись, уронил. Как бы извиняясь и напоминая, что он ещё не подох, робко улыбнулся, затрачивая все свои мизерные силы на это. Константин был готов его убить за такой трагизм, но, во-первых, крайне осторожно вытащил его из машины, а уж потом поспешно выполнил просьбу, нащупав пальцами руки, которою держал за ноги, его ладонь, правда, теперь другую, но такую же холодную. Дверцу машины постарался закрыть ногой, но получилось не до конца; плюнув на это дело, Джон отправился к входу в больницу.
— Ты переживаешь… как это странно! — на судорожном выдохе, запрокинув голову и сморщившись, выговорил Чес и на секунду открыл свои помутневшие глаза. — Никогда бы не подумал, что сам повелитель тьмы будет обо мне так печься!
— Заткнись! — грубо отрезал, перешагивая ступени. Грубо, но как-то слишком неубедительно. Чес лишь хмыкнул, хотя, будь в добром здравии, наверно бы и усмехнулся.
— Джон… считанные минуты остались до потери сознания… Джон, я многое хотел сказать… — слабо и почти одними губами говорил Креймер уже с закрытыми глазами; губы его как-то страшно посинели.
— Да молчи ты, идиот! Потом, потом скажешь. Я уверен, это «потом» обязательно будет, — для чего-то добавил Константин. — Я тебе его устрою. Обещаю, Чес. Только не сдыхай…
— Помогите, срочно! Человек, возможно, повредил позвоночник! Ему срочно нужна помощь! — закричал он там, подбегая к дежурившему врачу неподалёку. Это был молодой парень, лишь на пару лет старший Чеса и весьма сонный. Он, как только услышал о таких страшных вещах и увидел отчаянный взгляд вбежавшего, сразу всполошился, стал куда-то звонить; через менее чем минуту в коридоре послышался лязг каталки; сам дежурный вечно бегал куда-то, тревожась больше, чем пришедший, и постоянно повторяя «Подождите!.. сейчас!.. скоро! Они уже едут! дело дрянь!..»
— Да… — начал немного отдохнувший Чес после длительного молчания, в которое Джону показалось, что тот заснул, — Дело действительно дрянь, Джон, если ты ещё не заметил…
— Ну-ну, пошёл разглагольствовать! — недовольно перебил Константин, всё это время державший его на руках. — Просто жди, молчи и не трать свои силы, придурок.
— Не волнуйся, — неожиданно сказал он и, морщась, будто от боли, протянул свою руку к его лицу. Едва дотронулся пальцами до щеки, усмехнулся (о, сколько сил!) и уронил руку назад.
— Я ни во что хорошее не верю, Джон. Но ради тебя я, пожалуй, и выживу. Ещё ничего неизвестно…
— Если я останусь калекой, — говорил он, когда его складывали на каталку, — то незамедлительно убей меня. Я тебе такой не нужен…
— Дурень! Я готов убить тебя просто так, за твои глупые слова, — рычал он; между тем целая группа врачей крутилась около, некоторые удивлённо смотрели на него, но для него не существовало более никого на свете, кроме них двоих — остальные казались только декорацией, в общем важной; между тем пострадавший был аккуратно сгружен на каталку.
— Впрочем, я брежу, Джон… — усмехнулся он, поднимая свой тусклый взор на Константина. Врачи осторожно толкнули каталку вперёд, предусмотрительно освободив место для «единственного провожающего»; тот бежал рядом, слыша как сквозь пелену громкие распоряжения врачей и совсем не видя, что происходило рядом: мелькали кабинеты, испуганные лица, коридоры и стеклянные двери. Он распознавал в этом маскараде только бледное усталое лицо Креймера.
— Только, Джон, исполни просьбу… уже другую, — вновь усмехнулся. — О том, что я жив, знаешь только ты. Пожалуйста. Только ты… Джон, спасибо… я выживу, но только ты… — бессвязно шептал он, уже как в бреду ворочая головой в разные стороны. Впрочем, Константин всё понял и, нагнувшись к нему ближе (и проигнорировав гневный взгляд какой-то докторихи), негромко сказал:
— Хорошо, Чес. Только я буду знать, только я… — последнее, что запомнил Константин, это безумная улыбка и совсем ничего не понимающий взгляд Креймера; далее кто-то остановил его за плечи, сказав, что дальше идёт операционная и ему туда нельзя; каталка звонко и быстро уехала вперёд, вскоре скрывшись за дверьми. Джон смутно оглядел остановившего его — это был мужчина лет пятидесяти с довольно добрым лицом и спокойными глазами. «Наверное, главный хирург», — тут же догадался он и, схватив его за плечи, стал тараторить: