Белые камелии
Шрифт:
— Джон… ты, вероятно, ничего не понял, — начал было он, повернув к нему своё бледное лицо. — Но я не брежу, поверь. Я говорю правду. Всегда говорил…
— Я верю тебе и всё понял, что ты сказал, Чес, — задумчиво проговорил Константин, взяв его за руку и взволнованно на него посмотрев. — Только, пожалуйста, перестань волноваться и попробуй заснуть. Тебе нужен отдых, дубина. А не разглагольствования на полчаса, — он, договаривая, увидал, как веки мальчишки под конец опускались ниже и ниже, а на губах застывала счастливая улыбка. «И чему он так радуется?» — недоумевал Джон, наблюдая за заснувшим Креймером. Держа его за руку, он не мог избавиться от впечатления после его слишком необычных слов — такое бы, знал Константин, Чес точно никогда не сказал вслух. Обычный Чес. Тот, которого он знал всегда. А сейчас перед ним открывалась совсем иная сторона водителя… нет, не сказать, что плохая, неприятная или странная, а какая-то слишком интимная. Будто это должен знать не он, а какой-нибудь близкий Креймеру человек. Нет, конечно, судя по логике, можно сразу напроситься на вывод,
А менять их? Константин, вставая, глянул на Чеса вновь: нет, менять ничего ненужно. Кажется, всех всё устраивает. Зачем же в таком случае напрашиваться? Правда, появлялись вместе с тем куча вопросов по теме и не по теме: почему волновался, когда спасал, когда видел его обморок, почему ругал его всеми возможными и невозможными словами, когда тот говорил о смерти, почему вообще не чувствовал того отвращения и равнодушия к слабости, которую в жизни презирал не только у себя, но и у других? По-че-му?.. да потому что… что? Коснувшись холодной руки Чеса и встряхнув своей головой, Джон понял, что впервые запутался в чём-то до злости лёгком. Он, который спасал землю от демонов, вытаскивал людей с тропы Ада, а запутался в таком глупом вопросе! Да, вероятно, это ужасно глупо. Константин тяжко вздохнул и поскорее вышел из палаты, около двери бросив мелкий взгляд на него. Наверное, ответ кроется в нём, наверное, этот Креймер его даже знает, наверное, уж втихомолку смеётся над своим бывшим учителем, но… Но к чёрту! Он резко выбежал из комнаты, бегом спустился по лестнице и наконец оказался на воздухе, наполненным каплями дождя. Стук их слышался везде: над головой, под ботинками, справа, слева, в голове, в сердце; Джон бежал как угорелый, совсем не чувствуя прохлады на своей коже. Ему сейчас лишь бы только убедиться, что его безумие оправдано и является не иначе, чем… Впрочем, интрига. Он и сам не хотел раскрывать этого в себе до конца. Пускай это останется тревожным, щекочущем, но слегка покрытым мраком чувством на сердце, чем открытой, но безумно тяжёлой ношей в голове. Подбежав к своему дому, Константин так решил. Раз и навсегда.
========== 4 ==========
Однажды мы все бываем безумны.
Неизвестный автор ©.
Дела у Чеса вскоре направились в хорошую сторону: несмотря на его последний обморок, всё становилось замечательнее день ото дня. Да и сам настрой его, признавался Чес, был на высоте, не так, как в прошлые недели, когда он в действительности думал, что умрёт. Хотя стыдно за те слова, сказанные в тот период, ему не было; он откровенно признался, что до сих пор считает это нужным. К тому же, правда всегда ценна и приятна любому человеку — так считал Креймер. Джон же за эти дни претерпел многое, даже больше, чем когда-либо: наконец, после двух недель отсутствия новостей о Чесе, к нему пришла Лина, его девушка (хотя вернее сказать, бывшая), и закатила такую истерику, такой плач, что Константин, кажется, понял, почему Креймер решился притвориться мёртвым. Лина, с порога пригрозив ему, стала с видом капитанши допрашивать его не как взрослого мужчину, даже старшего её намного, а как нашкодившего мальчишку; однако Константин за две секунды поставил её на место, заявив, что не помнит, что у его водителя была такая невоспитанная девушка и что кому попало говорить о случившемся с ним он не разрешил. Тогда Лина, тряхнув своей ухоженной блондинистой головкой и потупив голубые глаза, робко присела на стул, сказала «Простите» и вежливо попросила рассказать, не известно ли ему что о пропаже Чеса. Тогда Джон с необыкновенным спокойствием, но некоторой нервозностью в движениях (специально) рассказал, что, как бы ни было ей тяжело после того, что он скажет (глаза девушки уже наполнились ужасом), но ей стоит быть сильной и пережить это.
— Чес Креймер погиб, попав в аварию, — сказал он тогда, а у самого как-то незапланированно дрогнул голос — мерзкое ощущение, когда врёшь о смерти живого человека, причём не какому-нибудь его другу или коллеге (такое Джон уже прошёл), а когда-то любимому им человеку. — Я сам узнал несколько дней назад и был в шоке. Я опознал тело, хотел было связаться с родственниками и сообщить об этом, но не смог найти номер хоть кого-нибудь — даже тебя. Ещё Креймер оставил просьбу в письменном виде, чтобы его тело немедля кремировали; я не осмелился противоречить покойнику. Если ты не веришь, то вот, посмотри… — он начал было доставать бумажку, заранее написанную Чесом, но Лина, закатив глаза, сидела вся белее стены позади себя и готова была упасть в обморок с минуты на минуту. Собственно, Джон тоже ощутил, как во рту стало горько и сухо, а дрожь слишком неприлично для его статуса прошла по всему телу.
— Чес… его нет… погиб?.. — Лина вздрогнула, прикрыла рот ладошкой и, глядя большими ужаснувшимися глазами, вдруг повалилась в сторону, упала на пол; лишь волосы её разметались в разные стороны. Константин сумел привести её в чувство, только девушка казалась немного безумной и не понимала, вероятно, всего,
Прибежав туда, Джон сразу бросился в палату, удивляясь потом, как его вообще пропустили. Как только он появился в дверях, то застал Чеса встающим с кровати; он было улыбнулся, но, заметив на его лице тяжкий отпечаток горя, спросил сразу:
— Джон, что случилось? — А Джон, не слыша его вопроса, подбежал к нему и… остановился в паре десятков сантиметров, боясь подойти ближе. Он лишь слышал своё частое дыхание, а смотреть старался вниз, не в эти родные карие глаза. Тёплая ладонь коснулась его руки, а пытливый взгляд пытался рассмотреть его лицо.
— Джон, что с тобой? — шёпотом спросил Креймер, крепче взяв его за руку своей здоровой рукой. Константин, прикусив губу, помотал головой в разные стороны и уселся на стул позади себя; согнувшись, он запустил пальцы в волосы и просидел в таком состоянии около пяти минут; парень не решался его более допрашивать, лишь устало присел на кровать, ожидая, когда тот начнёт сам.
— Чес, это невозможно! — вдруг сдавлено произнёс он. — Невозможно больше играть в твою игру. Я всё терпел, когда-то были твои друзья, коллеги, просто едва знакомые — нечасто слёзы их были искренними. Этих пешек мне было не жалко… Но когда пришёл человек, который любит тебя!.. Это было выше моих сил. Нет, не переживай, я всё выполнил, как ты сказал: теперь Лина думает, что ты мёртв. Да, она, конечно, немного истеричка, но на нервах мы все такие, однако… знаешь, она выглядела так убито, — Джон вдруг резко вскинул свою голову и взгляд на него. — Так убито!.. Тогда я подумал: а стоит ли игра свеч? Мне кажется, она действительно искренно любит тебя. Я бы свихнулся, будь на её месте. Пойми, Креймер, я тебя не критикую и не говорю, что начатое тобой плохо — может, оно имело и благородные цели, но просто дам тебе один совет (только не смотри, какой я бледный и что весь на нервах): переосмысли свои решения. Ещё не поздно что-либо переменить.
— Джон… — тяжко вздохнув, твёрдо начал Чес, — я понимаю, каким негодяем выгляжу в твоих глазах. Но прошу лишь одного (так как знаю, что это у тебя есть) — терпения. Потерпи немного, Джон, и ты узнаешь больше, чем можешь себе сейчас представить…
— Ты говоришь терпи-терпи, жди да жди! — Константин вскочил с места и стал быстро ходить по палате. — А на деле-то ничего не происходит. Уж прости, но у меня действительно начинают возникать мысли, что ты, просто совершив глупую ошибку из-за своего непомерно высокого самомнения, решил придумать глупую отмазку, которой на самом-то деле и нет, а существует она лишь в каком-то неопределённом будущем. Просто подумай над моими словами: может, это так? Может, это действительно стоит пресечь на корню, сейчас, хотя уже и довольно поздно? — Константин подошёл к нему и внимательно оглядел его — вмиг мрачного, уставшего, ослабевшего. Опираясь о костыль, тот с трудом привстал и глянул на него слишком пристально и невыносимо, что хотелось сразу забрать все свои слова назад.
— Джон… ты вот… считаешь меня придурком, — тихо и сипло говорил он, — а я ведь не таков. Я ведь всё это, понимаешь, проходил: и похороны, и плачи, и ссоры, и всё это жизнь мне умножила на два, преподнесла в двойном объёме, представляешь? А после сколько дел: оказывается, про покойников говорят и плохое, прикинь? Оказывается, потом столько желчи наружу выходит, что думаешь: зря умер человек, хотя бы по той причине, что не уладил за собой несуществующих долгов. Грешно, конечно, так думать, но я думал, понимаешь? Я думал и сделал много выводов, хоть и был мелким. Если жизнь даёт повод скрыться от старого мира, от старых проблем, от старой дряни — нужно пользоваться этим, уходить, уходить, ничего не оставляя с собой. Лишь только ценный груз. Те, кому ты нужен. Остальные должны отсеяться. Я хотел сказать тебе это потом когда-нибудь, в более торжественной обстановке, но ты вынудил меня сделать это сейчас. Потому что я не могу заставлять тебя так мучиться. Потому что ты… тот ценный груз, понимаешь? — шёпотом добавил Чес и направился к двери. — На похоронах ты увидишь, что я был прав, — добавил чуть громче. — Все эти слёзы, плачи, обмороки, всё это, Джон Константин, напускное. Да, они придут на мою могилу и, быть может, ради приличия будут ходить туда каждый год; но лет через пять забудут. А сердца их забудут и того быстрее — через месяц, например. Забудут, что вообще существовал такой парнишка. А ты нет. Ты бы не забыл.
Толкая дверь, Креймер обернулся и кинул на него такой двоякий взгляд, что Джону стало не по себе: нежность, перемешанная с грустью, связанная с недовольством и перепутанная с раскаянием. А в общем, это оказалось как ударом ножа по сердцу. Причём нужным ударом… Будто бы он рассёк наконец чёрствую и жёсткую ткань его сердца, давая всем нужным, человеческим чувствам выйти наружу. Чес шагал уже где-то по коридору, Константин выбежал за ним и вскоре поравнялся; они в некотором молчании шли вплоть до выхода. Джон думал о сказанном Креймером, а сам Креймер не думал, кажется, ни о чем, а лишь тяжело дышал после долгой речи. Наконец, когда они ступили на влажный, усыпанный свежими огненными листьями асфальт и прошли где-то метров сто с чем-то, мужчина решился заговорить: