Белые камелии
Шрифт:
— Правда, немного странно это: говорить о твоей смерти, когда ты жив… Знаешь, я и сам забываю, заражаясь этим их неподдельным горем и слезами. А особенно твоих друзей… кажется, ты был немного неправ на их счёт… И мне уже кошмары стали сниться, такие реалистичные… — прерываясь, говорил Джон, покачивая головой и смотря на опавшую коричневую листву под ногами. — Твои камелии теперь вызывают у меня ужас. Тоже снятся: белые такие, полумахровые. И зачем я только запомнил? Это какой-то бред, если уж честно! — закончил Джон, краем глаза глянув на всё это время молчавшего Чеса и стряхнул с гипса на его руке жёлтый сухой листок. Он скорбно молчал, приопустив голову, а взгляд его был даже стеклянным. Константин
— Джон… я не буду говорить, что мне жаль тебя — знаю, ты этого не любишь. Лишь скажу, что не стоит тебе так принимать это близко к сердцу. Да ты вроде никогда и не был подвержен такому… почему же сейчас так? — слабо улыбнувшись, спросил Креймер, подняв карие глаза на него. Джон посмотрел в эти карие глаза, потом поднял взгляд кверху, на дымчатое холодное небо, а потом снова заглянул в глубину этих тёплых глаз — разве кто-нибудь мог подумать, что за ними скрываются такие жёсткие, леденящие душу просьбы? Почему так нежно парнишка смотрит именно на него? Из-за благодарности? За что? Уж лучше бы так на хирургов своих смотрел — они и то больше сделали.
— Может быть, потому, что я слишком привык и привязался к тебе за это время, пока ты был слишком слаб и нуждался в моральной поддержке. Ведь это скука несусветная, от которой на стену хочется лезть, когда вокруг весь день пустынная палата и одни и те же лица! Да и ещё когда ты почти что недвижим… ужас. Нет, я слишком сильно привязался к тебе, с этим нужно заканчивать, — тихо и на полном серьёзе добавил Константин, повернув голову вперёд и стараясь что-то рассмотреть в конце парка, хотя ничего интересного там не было. Чес было проследил за его пристальным взглядом, увидал, что это всё напускное, и горько улыбнулся; между тем они зашагали медленнее.
— Я был просто жалок, и тебе захотелось лишь из жалости помочь мне. Я тоже не люблю это чувство. Так что не надо. Это скоро пройдёт… — Джон вдруг весь вспыхнул — не внешне, внутренне, — и резко развернулся к нему, легко взяв его за плечи и притянув к себе; Креймер удивлённо смотрел на его лицо.
— Да пойми ты, дубина, что это была не жалость! — рьяно, но негромко говорил он, слегка потрясая его за плечи. — Ты не был жалок! Ты просто, как и все люди в таком случае, нуждался в помощи. Тебе нужно было помочь… пускай и так, — он отпустил его и поморщился, отвернув голову в сторону. — Я готов даже признать, что привязался к тебе, лишь бы ты не нудил больше так.
— Только не делай мне одолжений, Джон, — дрогнувшим голосом медленно проговорил Чес, неторопливо зашагав вперёд. — Это самое страшное, что может быть в моей жизни. Лучше говори, как есть, лучше говори, что тебе на меня совершенно всё равно, нежели чем такое…
— Ты ведёшь себя, ей-богу, как делающая ненужные жертвы баба! — Константин догнал его. — Перестань.
— Прости, Джон, — неожиданно заявил Креймер, остановившись и робко заглядывая ему в глаза. — Прости, что я такой мудак! Видимо, хорошо мне мозги встряхнуло, что я стал нести какую-то чушь… прости… — он как-то резко опустил голову, прикрыл глаза и опасно накренился телом вперёд, что если бы не Джон, вовремя подхвативший его, то он бы наверняка упал.
— Чес, что с тобой? Ты слышишь меня? — с тревогой и паникой в голосе (Господи, не паниковал так даже в ту роковую ночь, когда вёз его сюда) кричал Константин, пытаясь приподнять его. Секунд через двадцать, в которые он сам потерял, наверное, довольно много нервных клеток, Чес всё-таки приоткрыл глаза — лицо бледное, взгляд тусклый, сам весь стал холодным.
— Пойдём скорее в корпус, слышишь? Тебе нужен срочно врач, пошли! — не унимался
— Нет, Джон, всё в порядке. Это коротенький обморок. Такое в моём случае нормально… давай сядем сюда, — он указал на ближайшую скамью; Константин недовольно покачал головой, но всё же помог ему доползти дотуда и усесться. Выглядел он бледно, но сейчас уже получше; Джон сидел рядом и взволнованно смотрел на него.
— Смотри, Джон, не стань седым, — усмехнулся Чес, заметив его лицо. — Ты так, видно, волнуешься, что я и сам начинаю волноваться…
— Заткнись, придурок! — слегка зло прошипел он, откинувшись на спинку скамейки. — Ты ничего не понимаешь!..
— Джон, — вдруг серьёзно начал Креймер, собрав свои последние силы в кучку и разворачиваясь к нему, — Джон, ты видишь, в каком я состоянии… Знаешь, я не на то намекаю, но всё-таки… — взгляд его скользнул по нему и вновь остановился где-то на скамейке, — но всё-таки я привык теперь говорить всё. Понимаешь, я тебе сильно доверяю. Как себе самому. Не знаю почему, но я очень захотел сказать это… сейчас. Просто знай это и помни, когда будешь разговаривать с моими бывшими друзьями. Никому из них я никогда в жизни не доверял, — он отвернулся и поднял голову к небу, встречая первые мелкие капли и с каким-то наслаждением слушая гром. — Не доверял, хоть и знал несколько лет. Представляешь? А тебя я знаю всего года два, если не меньше. Но тебе я доверяю. Впервые в жизни!.. Понимаешь, какой парадокс? — спросил Чес, развернувшись к нему и внимательным, лихорадочным взглядом поглядев на него; Джон обеспокоенно приложил ладонь к его лбу и определил сильный жар.
— Вставай. Срочно идём назад! — торопил его Константин, вставая сам и поднимая Чеса; тот тяжело дышал и как-то безучастно наблюдал за попытками Джона поднять его, хотя и не сопротивлялся. Наконец ему удалось стащить Креймера со скамьи и поставить в вертикальное положение, правда, потом тот всё равно не устоял на своей ноге и припал на его грудь, уткнувшись носом в ткань его одежды. Константин пытался его приподнять, но не получалось, и вышло лишь что-то наподобие объятия — он пытался отстранить и поставить Чеса, обхватив его сзади, а тот не хотел этого, ещё больше падая на него, и в итоге получалось что-то слишком смешное для их случая. Даже прохожие стали оборачиваться. Наконец Джон догадался и отстранил его за оба плеча и глянул на него: тот едва что-то понимал, взгляд его бегал и казался безумным, а сам он был в полуобморочном состоянии.
— Джон… — шептал Креймер, — Джон, помни, что ты мой друг. Мне больше не нужна моя прошлая лживая жизнь и мои прошлые лживые друзья. В этом и кроется часть причины, по которой я хочу, чтобы меня считали умершим… Боже, я так банален! — вдруг громче добавил он и отключился; это произвело на удивление сильнейшее впечатление на всегда равнодушного к таким вещам Константина, и он едва удержал Чеса от падения. Всё, что следовало дальше, казалось невзрачной тряпицей по сравнению с этой яркой лентой слов, пронёсшихся в его голове; но, кажется, он смог донести отключившегося Креймера до здания больницы, а далее передал на руки врачам. Они, вероятно, сказали ему что-то о переутомлении пациента и его обмороке, но Джон не мог быть уверенным точно. Его заставили дождаться в коридоре, а сами увезли Чеса в его палату; немного поколдовав над ним (иначе Константин это назвать не мог), врачи разрешили ему немного посидеть рядом, но лишь немного. Добавили, что в таком состоянии парень может слегка бредить; Джон наконец мог войти в палату и минут десять посидеть с ним. При его появлении Креймер приоткрыл глаза и как-то стеклянно на него посмотрел.