Белые волки. Часть 2. Эльза

Южная Влада

— Ты же пошла загорать, — напомнил он, скрипя зубами от боли, когда кипяток хлестал по коже.

— Я не находила себе места, — пожаловалась Петра. — Так и знала, что ты опять собираешься делать что-то плохое, Дим.

— Собирался. Но на этот раз ради тебя, сладенькая. Чтобы ты простила, — беспомощно признал он, а она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Я мучаю тебя, да?

Он покачал головой.

— Очень.

Видимо, девочка-скала почувствовала его возбуждение, потому что засопела, а он не мог ничего поделать с собой, обнимая под струями воды

ее мокрое голое тело. Даже после того, как едва насмерть не замерз, даже после всех кошмаров и темных видений, он словно возрождался заново рядом с ней. Чуть наклонился, еще не касаясь, выжидая ее реакцию, Петра приоткрыла губы, но ее спина была напряженной под его ладонями.

— Простишь? — спросил он едва слышно из-за шума воды.

— Я боюсь, что все повторится… — пожаловалась она.

— Нет, — он наклонился еще чуть ниже, уже почти касаясь ее, — такого не повторится. Я обещаю.

И она уступила. Не стала отворачиваться, когда он поцеловал ее, закинула руки ему на шею, расслабилась и выгнулась в его объятиях.

— Еще, Дим. Еще…

Он входил в нее, прижимая к стене душевой, и выскальзывал обратно почти на всю длину, чтобы снова ворваться в любимое тело. Нежил ртом ее чувственное местечко между ног, стоя на коленях возле их широкой кровати. Двигался в ней, подмяв под себя и накрывшись теплым толстым одеялом, так что они оба становились мокрыми от пота и задыхались от жары. Целовал ее пальцы, один за другим, на руках, потом на ногах, затем коленки, ребра, ключицы, всю ее, всю. Есть болезни, от которых нет лекарства. Как назвать ту, что связывала их вдвоем?

Оставаться в горах надолго они не могли — вторая упавшая послушница уже бы вызвала подозрения, но напоследок перед отъездом Димитрий показал Петре неприметную грубо сколоченную скамейку на покатом заснеженном склоне и рассказал, как сидел тут однажды ребенком. Она очень боялась опасной высоты и порывистого ветра, но когда сумела оторвать взгляд от собственных ног и посмотреть туда, куда он показывал рукой, замерла в восхищении. Перед ними простирался целый мир, голубое небо раскинулось над головой, а земля лежала далеко внизу. И казалось, все это можно уместить на ладони.

— Дим… это же… это… мы с тобой, как боги.

Он улыбался, глядя на ее счастливое, сияющее лицо, поцелованное холодным высокогорным солнцем. Она всегда умела видеть то, что ему хотелось показать, еще с того дня у заброшенного лесного темпла. Красоту в уродливом, смысл в бессмысленном, любовь в бездушном.

Только в ушах так и звенели требовательные, жадные голоса.

Зачем она только родилась на свет?

Зачем испортила ему жизнь?

Эльза.

Цирховия

Двадцать восемь лет со дня затмения

Трудно не заскучать, когда весь мир уже лежит у твоих ног. Даже сумеречный мир — что уж говорить о реальном? С малых лет он открывал себе двери в разные уголки света и бродил по ним, изучая. Попадались люди, которые хотели его убить, и люди, которые желали ему поклоняться. Люди, которых легко удавалось подчинить себе, и те, кого проще было уничтожить. Он нагляделся

достаточно, пресытился и устал. "Тебе будет принадлежать все вокруг, мальчик, — сказал ему бог с темным лицом, когда много лет назад воскресил на старом алтаре, — но твоя мать отныне принадлежит мне".

Вспоминая тот момент, Алан усмехался. Даже боги ошибаются: его милая мама не принадлежит никому, кроме кувшина пепла, захороненного на семетерии. И даже будучи мертвым, тот волчий ублюдок владеет ею с прежней силой.

Вчера Алан видел их своими собственными глазами. Единокровного брата, в ленивой позе прислонившегося спиной к стене коридора, и мать, которая прильнула к его груди в страстном порыве, великолепная, соблазнительная, выглядящая ровесницей рядом с ним. Она обнимала его так, как никогда не обнимала родного сына, а Димитрий лишь небрежно положил руку ей на талию. И спросил насмешливо, когда их поцелуй подошел к концу:

— Вам понравилось, маменька?

— Не называй меня так, — вспыхнула Ирис и добавила тише: — Наедине можешь не называть.

— А я подумал, что это новая интересная игра, где мама совращает сына, — хмыкнул Димитрий ей в лицо. — Все. Теперь сразу стало неинтересно.

Ирис вздохнула.

— Ты умеешь быть острым на язык. Это у тебя от отца.

— Да, мне это говорили, — обжег он ее язвительным тоном, — но неужели и любовницы у нас должны быть общие? Так сказать, по наследству?

— Прекрати смеяться, — она выпрямила спину и вскинула голову.

— Как скажете, маменька, — шутливо поклонился Димитрий.

Ирис окинула его долгим взглядом.

— Ты не Виттор… — огорченно сообщила она.

— Хвала богам, нет. Я люблю женщин помоложе.

Она хлестнула его по лицу, а затем снова поцеловала.

— А теперь, маменька, вам понравилось? — все с той же усмешкой шепнул Димитрий.

Ирис глухо зарычала от негодования, стиснула кулаки и ушла прочь. Он смеялся ей вслед, вытирая губы тыльной стороной кисти.

Но было поздно. Злые слезы уже обожгли Алану глаза. Чем брат заслужил ее любовь? Своей схожестью с отцом, и только? Но сам Алан тоже похож на отца, мать лично это говорила. Почему тогда она так не целует его? Почему? Почему?

Впрочем, он знал ответ. Догадался бы любой, кто столь же хорошо знал его маму.

— Теперь мы отомщены, — сказала Ирис в тот день, когда услышала о смерти его проклятого папаши, — но какой ценой?

"Да малой, малой ценой, — хотелось орать Алану в ответ. — Столько лет ты ждала этого. Ну наконец-то. Мы богаты, мы займем их место у трона, а потом поднимемся еще выше"

— Я не хотела такой ужасной гибели для Виттора, — продолжила она размышлять вслух и вытерла слезы, — что ж, сделанного не вернешь. Будем с этим жить, как жила моя мать со своей ношей.

Но Алана не могла обмануть бравада матери. Ирис — сильная снаружи, но слабая внутри, он всегда понимал это. Она прикипела к его мерзкому старшему братцу и, возможно, даже чувствовала вину за то, что сделала с ним. Обманулась соблазном, что сможет управлять им, вылепить себе второго Виттора, только безобидного и послушного.