Белый брат Виннету
Шрифт:
Глава VI. В "КРЕПОСТИ"
Прошли долгие две недели, пока мы смогли пуститься в путь. Раны Олд Файерхэнда заживали медленно, и все это время мы жили в напряжении и в постоянном ожидании нападения индейцев сиу, на чьей территории мы находились. Наши ружья молчали, чтобы не привлекать внимания краснокожих, но мы не голодали, ставили силки, и добыча была обильной.
Когда наконец Олд Файерхэнд окреп и смог сесть на коня, мы решили отправиться в ущелье, мне до тех пор не знакомое и служившее убежищем для белых вестменов. По дороге в одну из ночей я сидел с Олд
– Может, мой брат присядет с нами, - обратился к нему Олд Файерхэнд, когда тот молчаливой тенью проходил мимо нас.
– Мы достаточно удалились от тропы индейцев сиу, и здесь нам, пожалуй, опасность не грозит.
– Глаза апача всегда открыты. Он не доверяет ночи, ибо она изменчива, как женщина, - ответил Виннету, растворяясь в темноте.
– Он ненавидит женщин, - заметил я, полагая, что начинаю одну из тех легких бесед, что ведутся в спокойствии и тишине под мерцающими звездами и потом вспоминаются много лет. Однако разговор принял неожиданное направление.
Олд Файерхэнд открыл футляр, висевший у него на шее, вынул бережно хранимую трубку, медленно, словно священнодействуя, набил ее табаком и закурил.
– Вы так думаете? По-моему, вы ошибаетесь.
– Но я почувствовал это по его словам, - заупрямился я.
– Я, однако, думаю, что это не так, - проворчал в ответ Олд Файерхэнд. Была одна женщина, за которую он готов был сражаться и с человеком, и с сатаной, и со всем светом. Правда, похоже, что с тех пор он забыл слово "скво".
– Почему же он не привел ее в свой вигвам?
– Потому что она любила другого.
– Разве краснокожие спрашивают об этом женщину?
– Это был особый случай, она любила его друга.
– И как же звали его друга?
– Сегодня он носит имя Олд Файерхэнд.
Я поднял глаза, удивленный тем, что услышал; вновь я невольно прикоснулся к какой-то полной трагизма истории, какие на каждом шагу случаются на Западе. Только непосвященный может думать, что здесь люди счастливо пребывают в романтических обстоятельствах и все их начинания кончаются удачно. Наоборот, здесь жизнь ломает и калечит судьбы, я уж не говорю о выбеленных солнцем и ветром костях, разбросанных по прерии.
Я не собирался да и не имел права расспрашивать вестмена о подробностях этой истории, но, как видно, любопытство проступило у меня на лице, потому что Олд Файерхэнд произнес:
– Давайте не будем ворошить прошлое, сэр. Поверьте мне, я просто не могу об этом говорить. Если бы мне захотелось кому-то рассказать об этом, излить душу, вы, несмотря на вашу молодость, были бы единственным человеком, которому я бы доверился. Я по-настоящему расположился к вам за то время, что мы провели вместе.
– Спасибо на добром слове, сэр. Не скрою, я тоже к вам привязался: вы мне по душе.
– Догадываюсь хотя бы потому, что в ту ночь вы пришли мне на помощь. Тогда я попал в чертовски сложный переплет и истекал кровью, как утыканный стрелами бизон. Жаль только, что не я сам разделался с Тимом Финетти. Право, я дал бы себе отрубить руку, лишь
Обычно спокойное и открытое лицо вестмена исказилось гримасой ненависти. Он лежал рядом со мной с горящими глазами и сжатыми кулаками. Какой же сильной должна была быть вражда между ними, если даже после смерти Параноха Олд Файерхэнд пылал жаждой мести!
Признаюсь, что мое любопытство росло с каждой минутой, думаю, каждый человек на моем месте испытывал бы то же самое. Я снова столкнулся с загадочной историей любви, которую Виннету скрывал даже от меня, своего лучшего друга и брата...
Раны Олд Файерхэнда все еще давали о себе знать, поэтому мы продвигались не так быстро, как хотелось бы; но уже несколько дней спустя мы ехали по землям индейцев пауни, и до реки Манкисити, на которой находилась "крепость" вестменов, было рукой подать. Оттуда трапперы во главе с Олд Файерхэндом собирались двинуться через Дакоту к озерам. Как-то вечером на привале мы молча сидели у костра, приподнимаясь только для того, чтобы подбросить хворост в огонь. Вдруг на моем пальце блеснул перстень. Олд Файерхэнд опытным глазом заметил его и неожиданно вскочил на ноги.
– Что это за кольцо у вас на пальце, сэр?
– спросил он, не скрывая волнения.
– Оно мне досталось на память о самом страшном дне моей жизни.
– Вы мне позволите посмотреть на него?
Я подал ему перстень, он долго рассматривал его со всех сторон и наконец спросил, почему-то глядя в сторону:
– Как он к вам попал?
– Оно досталось мне от одного мальчика из Нью-Венанго.
– Из Нью-Венанго?
– вскричал Олд Файерхэнд.
– Вы были у Форстера? Видели Гарри? Что это вы там говорили о самом страшном дне вашей жизни?
– В тот день мне и моему верному Сволоу грозила опасность быть зажаренными живьем, - ответил я, протягивая руку за перстнем.
– Оставьте его пока у меня!
– глухо произнес Олд Файерхэнд, сжимая перстень в кулаке.
– Я должен знать, как кольцо попало к вам. У меня на это есть право.
– Успокойтесь, сэр, я не собираюсь оспаривать ваши права. Поверьте, если бы кто-то другой посмел не вернуть мне кольцо, я заставил бы его раскаяться. Вам же я расскажу все в подробностях, а вы, в свою очередь, представите мне доказательства на свои права.
– Говорите же! Если бы я увидел это кольцо в руках человека, которому не доверяю, оно стало бы ему смертным приговором.
Итак, загадка громоздилась на загадку, и все они сплетались в один узел. Олд Файерхэнд был знаком с Гарри и с Форстером, а волнение, охватившее его, свидетельствовало о том, что эти люди были ему близки. Любопытство жгло меня, я с трудом подавил желание порасспросить вестмена и принялся сам рассказывать о встрече с мальчиком.
Олд Файерхэнд лежал у костра напротив меня, на его странно напряженном лице плясали отблески огня, с возрастающим вниманием он ловил каждое мое слово, а когда я дошел до описания пожара и рассказал, как схватил Гарри и помчался с ним вниз по реке, он не выдержал, вскочил на ноги и воскликнул: