Белый Бурхан
Шрифт:
Потом последовала серия бесед с Самданом через переводчика-бурята, и Лопухину пришлось многое поменять в своей первоначальной точке зрения: какая-то серьезная ситуация, действительно, вызревала. Тибет все еще оставался тайной за семью печатями, хотя кое-что за последние годы и приоткрылось. Когда же внимание Лопухина переключилось с таинственной миссии, отправленной куда-то в район Алтая, на школу тибетской медицины, открытой недавно в столице, Самдан покачал головой:
— Это бессмысленное предприятие. Тибетская медицина строится не столько на методах лечения и лекарствах, сколько на психологии и философии веры. Не думаю, что эта школа что-то серьезное, если только она не выполняет в России
Лопухин нашел замечание профессора справедливым:
— Да, эта таинственная школа уже сделала определенный шум в кругах, близких ко двору, и иметь там своего человека нам не повредит. Если у вас есть желание, профессор, займитесь ею сами… Я дам необходимые распоряжения.
Лувсан был даже не удивлен, а поражен решением ширетуя. Но тот быстро и резко осадил его:
— Он послан Тибетом. И там знают о нас больше, чей мы думаем… Я ничего не мог поделать, если бы даже и захотел.
Лувсан ушел обиженным. Этого и следовало ожидать — на чувство благодарности старший наставник не был способен. Самдан вставал теперь нерушимой стеной между ним и ширетуем. Это не могло не задеть самолюбия Падмы: новый наставник вправе запретить его непосредственное общение с Амгаланом. К тому же, и самому Амгалану, судя по всему, теперь было не до самолюбия и интересов Лувсана, поскольку его собственная судьба была подвешена русскими за волосок. Хорошо еще, что Самдан не отказал ему в своей помощи!
А новый наставник, облачившись в белый халат и белую шапочку, осмотрел все лаборатории, мастерские и помещения для занятий, с горечью вспоминая свое хозяйство в «Эрдэнэ-дзу». Нищета и никчемность оборудования и инструментария школы были изумительны: не было даже точных весов, не говоря уже о микроскопе! Мудрено ли, что дети, на которых Падма испытывал свои лекарственные препараты, в лучшем случае становились калеками?
Там, где необходима точная дозировка, действовали на глазок, отмеряя исходные препараты крупинками, щепотью, пригоршней! Кровь из вены брали не шприцем, а выдавливали из надреза и высасывали пипеткой. Готовые лекарства выдерживались неопределенное время: когда выпадет осадок, когда исчезнет муть, когда изменится цвет раствора или у него появится определенный запах…
Да, генерал Лопухин имел все основания подозревать заведение Амгалана в каких-то иных делах, не имеющих никакого отношения к медицине, да еще тибетской!..
Возвращаясь, Самдан чуть не прошел мимо своей двери — их похожесть уже не смущала, а раздражала. Падма был в комнате один и разбирал ворох бумаг, сваленных в углу. Увидев Самдана, почтительно поднялся и склонил голову:
— Ширетуй отдал эту комнату нам с вами, лхрамба, и я хочу выбросить из нее все лишнее.
«Много же тебе придется выбрасывать! — усмехнулся Самдан. — Куда проще будет поменять помещение…»
— Хочу пригласить вас, гэцул, в город. Я еще плохо разбираюсь в русских вывесках, а мне надо где-то обменять ланы и рупии на рубли… Где это делается и как?
Падма Лувсан поджал губы:
— Мне не приходилось менять деньги, лхрамба. Наверное, это у русских делается в банке, я не видел у них на базарах менял… А зачем вам превращать ланы и рупии в рубли?
— Надо купить лабораторную посуду и инструмент.
— И на это вы собираетесь истратить свои деньги?! — изумился Лувсан.
— Ну и что? — теперь уже удивился Самдан.
Падма вылетел из комнаты, как будто его ошпарили кипятком.
А удивление Самдана было искренним: деньги в его понимании только для того и существовали, чтобы на них покупать необходимые вещи. Сегодня ими стали реторты, колбы, градусники, весы…
Он нагнулся к куче рукописей, которые разбирал Падма. Наугад поднял несколько листков, поднес к глазам. «Искусство врачевания гнойных нарывов с помощью заклинаний, написанных на скрижали благословенного махатмы Гоом-Рудана Пот», «Искусство врачевания открытых переломов берцовой кости с помощью сырой бараньей шкуры, разработанное доромбой Батбаяром и записанное с его слов сричжанге Насанжаргалом», «Искусство врачевания выпадающих волос по способу йоги Бат-Оча из Урги»…
— Чепуха какая! — скривился Самдан и брезгливо отбросил листы.
Похоже, что шарлатанство в этой школе в особом почете! И какому идиоту пришло в голову организовывать в столице России подобную школу? Не проще ли было пригласить в Тибет несколько русских врачей, распределить их по знаменитым монастырям и научить настоящему делу? Разве они не знают Жамсарана Бадмаева, который был в Тибете и вывез все материалы по врачебной науке и даже, кажется, перевел их на русский язык? Эмчи-лама степной думы Сультим Бадмаев тоже был крупным знатоком тибетской врачебной науки и даже помогал русскому генералу Муравьеву-Амурскому победить тиф-бугорчатку! [166]
166
Самдан рассуждает о сыновьях бурятского пастуха Засогола Батмы Сультиме и Жамсаране, известных знатоках тибетской медицины в России во второй половине XIX и начале XX веков. Их мастерство не было признано официальной медициной того времени, хотя и давало не только практические результаты, но и широко использовалось. (Примечания автора.)
— Поразительно! — пробормотал Самдан. — Настоящее учение не ценится, а это, — он пнул кучу бумаг, — взято за основу!
Вернулся Падма, с сияющим лицом протянул несколько синих и зеленых бумажек:
— Вот! Ширетуй выдал вам на расходы из кассы школы!
— Этого мало, — покачал Самдан головой, пересчитав деньги. — Один микроскоп может стоить в десять раз дороже!
— Микроскоп? — закатил глаза гэцул. — Зачем вам микроскоп?
— И на тигельную печь не хватит. И на вакуумный насос. И на спиртовки… Придется все-таки менять собственные деньги!
Утром следующего дня Самдан был на занятиях, которые вел сам Амгалан. Двенадцать мальчиков сидели на скамьях, расставленных вдоль стен, отгороженные друг от друга фанерными экранами, окрашенными в тот же неистребимый желтый цвет. Посреди комнаты на металлические скобы был привинчен к полу огромный стол, заваленный муляжами, изображающими различные части человеческого тела. Между узкими окнами-бойницами, забранными в такие же решетки, как и окно в комнате Самдана и Падмы, висела большая аспидная доска, на которой ширетуй быстро и ловко изобразил силуэт мужской фигуры с растопыренными в разные стороны руками и широко расставленными ногами.
— Человек, как и любое животное, создание космическое и устроено по образцу самого мирозданья. На него израсходован тот же материал, что на звезды, молнии и огонь…
Самдан насторожился: Амгалан излагал догматы тантризма, которые имели отношение ко всем четырем йогам, но вряд ли в них нуждалось настоящее врачевание! Но, как оказалось, Амгалан, заметив усмешку на лице главного наставника, довольно ловко вернулся к сути своих занятий:
— Голова — это небо, где обитает высший огонь — мысль; грудь и живот мирская суета, питаемая водой и пищей; а таз и все остальное — ад, где мучаются грешники, пожирая смрад и гадость верхних миров… Отсюда и приемы лечения: голова и ее недуги лечатся словом и силой воли, грудь и живот травами, а таз и все остальное — ваннами из настоев и рассолов…