Белый Бурхан
Шрифт:
Его внимание давно уже приковал зеленовато-голубой столбик дыма, упиравшийся в низко нависшие тучи и расползающийся по ним во все стороны.
— Грязно плавят, — сказал он мрачно, останавливая коня и поворачиваясь в седле. — Слишком много меди подпускают в золото. Белый Бурхан будет недоволен!
Жамц усмехнулся: не иначе как проделки Оинчы! Потому и уехал, опередив их на целых два дня, если не пережидал, как они, непогоду… Никак не может пережить, что у него нет теперь золота!.. Сам добавил медь или сделал это по
Теперь-то бурхан определенно знал, что и как спросить с бывшего кама! Ведь перечисляя основные виды оружия Шамбалы, на третье место Белый Бурхан ставил золото!.. После слова и мысли!..
Оступился конь, скользнув копытами по голому камню, едва не уронив всадника. Этого еще Жамцу не хватало — на пятый день трудного пути расколоть череп на чужих и холодных камнях!
— Можно идти осторожнее? — прошипел он в спину Димана. — Или это поганое золото тебе дороже моей жизни — жизни бурхана?
Диман рывком оставил седло, взял коня Жамца за повод, сказал виновато и тихо:
— Простите меня, бурхан. Я поведу вашего коня.
— Если близко — не надо, если еще далеко — сам сойду с коня!
— Уже рядом, бурхан.
Может, и впрямь было близко, но каменные террасы все уходили и уходили на самое дно ущелья, пока не вытянулись широкой каменной дорогой, лишенной снега и растительности, не повели вокруг горы к пылающим огнями пещерам…
В одной из них Жамц нашел Оинчы, с охотой отпустил мастера-проводника, которому не терпелось поболтать с друзьями.
Оинчы встретил Жамца спокойно, но в глубине его усталых воспаленных глаз притаились обида и недоумение. Это несколько смутило Жамца.
— Почему вы так торопились, Оинчы, что не стали меня ждать?
— Тревога погнала в дорогу раньше вас, бурхан! — он замялся. — Надо было кое-что изменить, исправить до вашего приезда, но я не успел… Мастера сказали, что есть определенный порядок работы, который быстро поменять нельзя.
— К примеру, изменить соотношение меди и золота?.. Я уже все знаю! Вы нарушили приказ, Оинчы.
— Я посоветовал мастерам добавлять побольше меди до того, как Белый Бурхан сказал о чистоте золота, из которого мы будем чеканить идамы… За эти два дня мне удалось заменить медь серебром, но часть металла все равно уже испорчена, и его надо плавить заново, очищая от меди…
— Хорошо, — поморщился Жамц, — ведите меня к мастерам!
— Может, сначала посмотрите пробную чеканку монет, бурхан?
Оинчы нырнул в мастерскую, вывел высокого белоголового парня с обожженным лицом. Удивленно посмотрев на белые одежды гостя, он простодушно улыбнулся и протянул широкую черную ладонь:
— Яим. — И хотя гость не подал ответной руки, не обиделся. — Идите за мной!
Они вошли в другую мастерскую. Она была не пробита в скале, как плавильни, а выложена из больших грубо отесанных камней. Грохот молотов по наковальням не смутил Жамца — в его мастерских при дацане грохот бывал не меньше. Яим подвел их к одному из рабочих столов, подал две монеты. Одна была красной и более легкой по весу, чем вторая — желтая.
— Сколько меди в этой и сколько в другой? — спросил Жамц сухо.
— Первая плавка шла в пять фунтов на пуд. Во вторую медь почти не добавляли, но добавляли фунт серебра на пуд золота.
— Медные монеты чеканить больше не надо!
Яим вздохнул, осуждающе посмотрел на Оинчы:
— Заказ был дан летом. А сейчас мы уже почти закончили работу.
— Придется переделать! Все монеты должны быть одинаковы по содержанию золота! Никаких примесей, кроме серебра!
Парень удивленно уставился на Жамца:
— Для итого нам надо еще три пуда золота!
— Золото будет. Идите, Яим.
И тотчас круто повернулся к Оинчы, бледному как снег.
— Три пуда золота, Оинчы, ты должен вернуть мастерам.
— Я не брал золота! Я хотел, чтобы монет было больше, бурхан! К тому же золото при плавке выгорает и…
Жамц усмехнулся:
— Может, будем чеканить идамы вообще из глины?
Оинчы сделал шаг, отступая от Жамца, глаза которого прожигали его насквозь.
— Я отдал все свое золото, и его вывез Техтиек!
— А кто вывез три пуда золота отсюда?
Бурхан снова надвинулся на Оинчы. Тот еще отступил на шаг и встал на самом краю бома. Жамц молчал и смотрел на бывшего кама холодно и спокойно. Оинчы закрыл глаза. Он понял, что гнев бурхана прошел и тот принял решение…
— Кто тебе помогал, Оинчы? Назови имя.
Ноги старика дрогнули. Он покачнулся и стремительно полетел вниз, но его душераздирающий вопль оборвался быстрее, чем Жамц ожидал — разлом в горах, сделанный рекой, здесь был очень глубоким. Что-то остановило падение бывшего кама и сократило его нелепую жизнь. Прибежал запыхавшийся и взволнованный Диман:
— Мастера недовольны, бурхан! Яим сказал, что вы приказали переплавить все отчеканенные монеты заново!
— Монеты Оинчы нам не нужны… Вызывайте выстрелом Азулая! Я отправлю его за золотом.
Кураган пел перед гостями по их просьбе. Но пел не то, что хотела душа, а старинные черчеки о солнечных книгах, которые погубил сильный дождь. Их намокшие листы слиплись и никто теперь не может раскрыть эти книги и прочитать их божественные знаки, несущие людям правду. Такие же знаки есть на скале Кок-Кан, других скалах-бичекту Катуни, но люди забыли, о чем они говорят. Только самые мудрые могут их понять, но и мудрых людей в горах становится все меньше — их убивают голод и стражники, их имена умирают в памяти родственников, их кости растаскиваются черными птицами смерти… Потому и нет правды в горах Алтая, что из них ушла мудрость, погубленная глупыми людьми…