Белый Бурхан
Шрифт:
Вечерело, когда послышалась суетливая беготня по монастырским коридорам. Что еще за оказия приключилась?
Игумен неохотно поднялся с насиженного места, открыл дверь в коридор, властным жестом остановил пробегающего мимо послушника, спросил строго:
– Чего прыгаешь козлом?
– Тебя, отче, искать бегу!
– Стой, сыскал уже! Сказывай, что там опять?
– Беда, отче! Утром шесть монахов ушли на конях? Только что хватились...
– Куда ушли-то, зачем?
– А к хану Ойроту, должно...
Отец Никандр крякнул: снова повторилась недавняя история
– Кто ушел-то?
– А теленгиты, что весной пришли: Аткул, Товар, Карман, Чекурак, Капшай и Качимкей...
– Ладно, ступай.
Трудно сказать, огорчил или обрадовал игумена этот неожиданный побег. В миссии и станах его словам о грядущей беде не поверили-ревизией вот решили наказать...
Поспелов уже стоял в конце коридора и нетерпеливо поджидал игумена. Он был испуган, но вида не показывал.
– Что за шум в обители?
– Шесть молодых монахов из вновь обращенных к хану Ойроту ушли,-отмахнулся отец Никандр.
– Погоню за ними слать - смысла нет, в этих горах они - дома...
– Хан Ойрот? Местный зайсан?
– Нет, Елизар. Наши-то язычники - ойроты, а он их владыка!.. Летом еще объявился вместе с Белым Бурханом... Я докладывал архиерею... Пустое все, преосвященный! Сами явятся - зима на дворе, не лето!
Вызнав у игумена все, Поспелов поспешно свернул ревизию: беда, нависшая над православием, не показалась ему надуманной, как самоуверенным миссионерским попам. И Поспелов отменным нюхом иезуита почуял, что здесь можно нажить моральный капитал, стяжать славу борца с ересью нового толка, ярого защитника православия от ложных веяний каких-то могучих восточных религий, хотя бы и перенесенных лишь частично на реальную почву существующего на Алтае веками шаманизма...
Консисторский архимандрит дотошно расспросил всех монахов-алтайцев о хане Ойроте и древнем боге Бурхане, записал старинные предания о ламах. Потом со всем этим сопоставил нынешние слухи о Белом Бурхане и убедился, что чулышманский игумен совсем не зря ездил в миссию и станы. И жаль, что от него просто отмахнулись Такой просчет для Алтайской духовной миссии может иметь далеко идущие последствия!
Раскаленный добела собственным энтузиазмом, архимандрит был готов отослать ревизию обратно в Томск, а самому лететь скорым поездом в столицу и требовать немедленных действий против грозно и неотвратимо надвигающейся смуты, если не религиозной войны! Но его пыл охладил игумен:
– Тебя не поймут, Елизарка, а доказательств нет. Сказки и слухи-пустое... Вот если бы ты приволок к Победоносцеву самого хана Ойрота вкупе с Бурханом - другое дело.
– Ты не прав, Никандр! Мое главное дело - ударить в колокол, пока только чуть дымится!
– Ну и бей, кто тебе мешает? А я орать не буду, уволь. Я и клобуком рисковать не хочу, а ты и камилавку не жалеешь...
– Но ты же поможешь мне?
– Я? Нет, Елизарка. На меня расчет не держи!
– На ревизию обиделся или на то, что во главе ее я приехал?
Отец Никандр стукнул кулаком по подоконнику и резко повернулся к архимандриту Поспелову:
– Я не подпишу твоей бумаги!
– Отчего же?
– удивился тот.
– Когда-то, помнится, ты не был столь щепетильным...
– Тот грех мною отмолен здесь.
– И далее гнить в этой глуши будешь?-рассердился Поспелов.
– Обычным порядком тебе не выбраться из этой дыры! А эта бумага поможет тебе вернуть все и даже с лихвой... Я уже не говорю о миссионерской звезде, что может украсить твою рясу схимника...
– Поздно, Елизарка,-сказал отец Никандр с горечью, - мой козырной туз уже выпал из колоды и затоптан...
– Я на тебя доноса не писал, и моей вины перед тобой нет!
– Отчего же моя судьба не разделена пополам тогда?-прищурился игумен и тут же махнул рукой:-Ладно! Между Голгофой и Страшным Судом ничего не произошло и не произойдет...
Черный монашеский клобук отца Никандра блестел от оконного света, а архимандриту на мгновение показалось, что он лоснится от сала, которым заплыл этот самодовольный болван, скорбящий о том, что его за уши оттянули от пресной кутьи и сунули рылом в блюдо со свининой... Зачем ему апостольский чин? Что он ему даст, кроме хлопот, при его характере? А здесь, в этой глухомани,-неиссякаемая шахта! Недры, забитые золотом! Хочешь-россыпью его бери, не хочешь - слитками накладывай... Да если бы он, Елизар Поспелов, не шепнул пару-другую слов владыке, то гнить бы Никандру в соляных копях! Увы, неблагодарны человеки, суть! Неблагодарны...
– Приложи руку, игумен, не делай еще одну глупость!
– Нет, уволь. Я упреждал тебя, Елизарка, чтоб о вспомоществовании моем в сем мерзопакостном деле ты и думать не смел...
– Себе яму роешь!
Игумен кивнул. Он хорошо понимал игру архимандрита. Ему, Никандру Попову,-слава и почет, ему, Елизару Поспелову,-ордена и новые чины! Это в случае полной удачи, если доведется вздеть на распятие не только шептунов и певунов, но и поборников схизмы, ее потворщиков, прямых супостатов и покусителей на святые символы... А если - не удастся?
Донос Елизарка, конечно, состряпал ловко (набил руку при владыке в казуистике!) - с заумью, с почтением к святым символам православия, подвергавшимся ныне попранию и хулению в устах диких язычников, сиречь - не столько духовных, сколько мирских и государственных преступников, покусителей на крест православный и трон государев! И посему не только святой крест христианский должен быть внесен спешно в края сии, но и копье!.. Убеждение, мол, убеждением, а кулак-во сто крат будет надежнее... Еще надежнее будет тот кулак, если в него копье
или меч вложить!
Да, Елизар все допускал, чтобы сокрушить ересь:
и меч, и копье, и нагайку, и виселицу, и решетки, и кандалы... Это ведь просто: гнать к кресту страхом, и весь подвиг!
– Небесный аромат ладана и земной запах смолы - едины, суть! Едины, преосвященный!-Игумен поднял перст, ткнул им в сторону сводчатого, закопченного свечами потолка.
– Примешивать к ним запах крови и пороха богохуление и осквернение святых символов, которым мы с тобой служим! Я согласен идти с крестом против ружей, но вести крестом ружья за собой уволь!