Белый Бурхан
Шрифт:
– Зачем нам тогда возиться с перекочевкой? Продадим ей все эти вещи - и дело с концом! За половину цены кто не возьмет?
– Она их у меня и даром не возьмет!-сказала Сапары сдавленно.
– Если я даже к своим вещам сама доплачу ей пять золотых монет, которых у меня нет.
– Ха! А я на что? Сейчас съезжу и договорюсь!
Он выскочил из аила, и сразу же оторвалась и растаяла на тропе перебористая дробь копыт его коня.
Сапары опустилась на увязанный братом тюк и снова уронила пылающее лицо в ладони. Слез больше не было, прошла недавняя злость на
Кучук поехал зря: если даже у Барагаа будет полный мешок денег и она не будет знать, куда их девать, то и в этом случае оскорбленная жена Учура не притронется к вещам и тряпкам своей соперницы!.. Ох как плохо ее благоразумный и хитрый брат знает женщин!
Может, бросить все и уйти, куда глаза глядят, пока он не вернулся, злой и разочарованный? Конь у нее резвый, за зиму отстоялся и отъелся... Но от судьбы разве ускачешь на коне? Тут и крылатый аргымак не поможет!
Яжнай вошел в юрту Яшканчи, как в собственный аил. Не обращая внимания на женщин и мальчишку, прошел к очагу, сел выше огня, бережно уложив нагайку на острое колено.
– Мне нужен Яшканчи!
– Яшканчи на пастбище,-отозвалась Савык, глядя на гостя с тревогой и недоумением.
– Что делать мужчине у очага в разгаре дня? Только бездельникам да бестабун-ным...
– Ну ты, женщина! Попридержи язык! Я - кам Яжнай! Меня все горы знают!.. Позови мужа и подай гостю пиалу чегеня, чая или араки! Обычаев не знаешь?
Адымаш направилась было к каму с наполненной чашкой, но Савык остановила ее:
– Подожди. Я сейчас с ним сама разберусь! Она подошла к сидящему каму, толкнула его рукой в плечо:
– Тебе нужен Яшканчи? Вот и ищи его сам! Яжнай вскочил:
– Как ты смеешь называть своего мужа по, имени? Да еще при мне! Совсем стыд потеряла?
Но Савык уже прошла к двери и открыла ее:
– Уходи, кам.
– Ты меня выгоняешь?-изумился тот.
– И ты не боишься, женщина, что я напущу на тебя порчу и ты никогда не сможешь больше рожать детей?
– Я ничего не боюсь. Уходи!
Яжнай выскочил, из юрты как ошпаренный, торопливо влез на коня, погрозил плетью:
– Я найду твоего мужа, женщина! Он тебе покажет, как меня выгонять!..
Отпустив дверь и вернувшись к очагу, Савык коротко взглянула на застывшую в испуге Адымаш, фыркнула:
– Он подумал, что у Яшканчи две жены!
Теперь рассмеялась и Адымаш.
Учур проводил взглядом проскакавшего мимо него брата Сапары Кучука и торопливо сел в седло. Надо отвернугь на другую тропу, пока тот не вернулся, сообразив, что проскочил мимо цели.
Лес был светлым, приветливым, полным гомона птиц и острой, бьющей в нос, прели. А еще совсем недавно он пах свежемороженной рыбой, которую таскали из отдушин, пробитых во льду реки, русские бородатые мужики, искренне удивлявшиеся, что местные жители ее не едят... Откуда появился Кучук? Может, Сапары сама за ним съездила и он прибыл сюда, чтобы свести счеты с ним, Учуром?
– За что?
– буркнул он, торопя коня.
– Я поднял только то, что валялось! Дельмек сам отдал мне Сапары уже тем, что бросил ее.
И откуда он узнал все? Может, Барагаа проболталась, пока он спал пьяный?
Лес расступился, повел дорогу по правому крылу. Где-то вдалеке брели, спотыкаясь, две человеческие фигуры. Вряд ли это алтайцы! Алтаец пешком ходить не любит.
Он быстро догнал их, заранее приготовив плетку. Весело, с озорством, стеганул по спине и плечам, умчался дальше, беззвучно хохоча широко распахнутым ртом... Потом осадил коня, развернул его, удивился, что дорога снова опустела, хмыкнул:
– Зря я их ударил! Встретят Кучука, расскажут.
Учур выплюнул горький сгусток слюны и, свернув с дороги, снова углубился в лес; за которым была большая русская деревня купца Лапердина.
Разговор с Яшканчи у Яжная не получился, да и не было никакого разговора. Выслушав его обиду, пастух молча уставился на кама, спросил, не скрывая равнодушия:
– А зачем ты приезжал ко мне? Мне кам не нужен.
– Люди какие-то бродят в горах! Вчера ночью я ехал с камлания, тропа была чистая, луна хорошо светила... Вдруг - они! Табуном, как овцы... Цок-цок!.. А впереди - белый человек на белом коне! Совсем белый как снег!.. Чок-цок-цок!.. Думал - кермесы, испугался... А они - люди!
– А откуда шли?
– спросил Яшканчи спокойно, не взметая вверх рук в страхе и изумленьи.
– С гор шли! Верхней тропой! От Ело!.. Проткни меня Эрлик огненным пальцем, если вру!.. Цок-чок...
– Приснилось тебе, Яжнай. Араки много пил. Там ночью не пройдешь!
На том и разговор весь: не поверил Яжнаю! И своих жен не пообещал наказать! Такой же стал, как и все в Кырлыке!..
Скоро кам успокоился, добрался до конца долины, оглянулся на два аила и юрту, разбросанных по бурому, кое-где тронутому зеленью полю, вздохнул:
– Испортился народ.
– Ему снова стало обидно. Еще обиднее въезжать в Кырлык с пустыми тороками. Теперь и старики будут с ухмылкой провожать своего кама. Все горы, скажут, объехал, а даже барана себе на еду не привез!..
Потоптавшись, он повернул коня влево, к каменистой осыпи, за которой шел в самое небо перевал.
– В Ябоган съезжу, - решил он, - уряднику все расскажу! Не должны люди ночами по горам ходить отарами, не овцы!
Известие брата было ошеломляющим для Сапары:
– Барагаа сожгла себя в аиле вместе с Учуром! Сам видел их обгорелые кости, остов бубна и колокольчики с шубы кама... Напоила, видать, аракой, облила весь аил жиром и запалила... Совсем тронутая!
И тут же испуганно посмотрел на сестру. Ведь и она может научить свою келин, жену брата, такой же страшной мести!.. Что ей теперь терять?
Но Сапары только побледнела и потупила глаза. Она бы не смогла и не сумела поступить так, как Барагаа... Погубить себя ради смерти ненавистного мужчины? Стой г ли так дорого женская обида?