Белый Бурхан
Шрифт:
Версты через три Фрол снова сел на снег:
– Бросай меня тута. Сил моих больше нет никаких... Сил было немного и у Кузьмы, но идти надо - только люди, к которым вела эта тропа, могли спасти их от голодной и лютой погибели.
Когда ушел этот страшный русский, освободивший ее от веревок, Барагаа, заглянула в тот же казан, подхватила его рукавицами за ушки, сняла, вынесла из аила, перевернула в снег. Горячая коричневая жижа заструилась между вылезших из снега камней, пропиливая себе дорогу уже по мерзлой
Учур появился неожиданно. Пошатываясь от араки, прошел выше огня, сел, требовательно взглянул на брошенную им осенью жену:
– Корми. Я домой приехал.
– У меня ничего нет. Ты все увез Сапары.
– Сама же ты что-то ешь!
Он недоверчиво оглядел аил. Хмыкнул, вышел наружу, долго шарился в кустах и камнях, ища земляную яму с мясным припасом, крайне удивился, когда ее не нашел. Вернулся злой, непривычно озабоченный: его не устраивала нищета Барагаа - от нищеты он и уехал из аила Сапары!
– Я тебе оставлял деньги. Пять монет.
– Надо же было как-то прожить зиму!
Он снова не поверил и опять устроил обыск. Затем повалил Барагаа, сопя и изрыгая проклятия, прямо на ней обшарил одежду. Женщина отбивалась, кусалась, но он не успокоился, пока не убедился, что и в одежде Барагаа нет монет. Потом снова сидел насупившись у огня, сосал пустую трубку и поминутно хмыкал. Где-то за полночь решил ехать дальше. Она не стала его провожать, и Учура снова охватил гнев:
– Ты стала хуже русских баб!
Он вытащил из-под орына связку веревок и скрутил ее, как овцу. Она закричала, хотя и знала, что никто не придет на помощь. Учур нащупал какую-то тряпку и заткнул ей рот.
– Через три дня буду ехать обратно. Если останешься живой, сам сожгу тебя вместе с аилом! Жена, не признающая своего мужа, женщина, не исполняющая долга гостеприимства, - не должна жить!..
Барагаа вычистила казан, набрала в него чистого снега и поставила на треножник. Усмехнулась беззлобно: Учур плохо искал земляную яму и плохо искал монеты. И монет у нее не пять, а гораздо больше - уже после того, как Учур уехал жить к Сапары, Оинчы и Ыныбас были у нее в гостях, расспросили обо всем и оставили ей не только монеты, но и бумажные деньги...
Учур вернется раньше. Он думал, что аил Оинчы стоит на прежнем месте и, конечно, надеялся погостить у отца.
Но давно уже нет ни аила, ни самого Оинчы, ни его молодой жены Чейне. Учур слишком долго гостил у Сапары!
Жаль, что у нее нет коня, но до Едигана недалеко, как-нибудь дойдет пешком. А может, лучше уйти в урочище Ороктой, где Учур ее наверняка искать не будет?
Пока варилось мясо, Барагаа зашила монеты в пояс, оставив бумажные Деньги на расходы в дороге. Увязала и платок свои вещи, поцеловала кожаный треугольничек с зашитой в него пуповиной умершей дочери, оглядела постылое жилище теперь уже чужими и холодными глазами.
Потом плотно пообедала, выкурила прощальную трубку и, натащив в аил хвороста, бросила внутрь его пылающую смоляную ветку. Уходя, даже не оглянулась на гудящее за ее спиной пламя. Опоганенное место надо покидать без всякого сожаления!
Ржание коня выгнало Сапары из-под одеяла, сшитого
из овчин.
"Неужели Учур вернулся?" - испугалась она.
Услышав знакомое покашливание брата, встревожилась
еще больше, но постаралась не подать и вида, когда тот
вошел.
– Кучук? Как же ты вспомнил в конце зимы, что у тебя есть сестра? Или ты пригнал моих овец?
– Я не к тебе, я к Дельмеку!
– отмахнулся тот, присаживаясь у огня и оглядывая жилище.-Что, его опять нег? Вари мясо, Сапары! Я уехал голодный...
Сапары недоверчиво посмотрела на Кучука, откинула дверь и удивленно уставилась на какой-то тюк, притороченный к седлу. Отвязала, внесла в аил, развернула: тажуур с аракой, большой кусок баранины, стопка лепешек... Что это с ним случилось?
Довольный произведенным эффектом, Кучук широко растянул губы, подмигнул сестре:
– Поараковать решил с Дельмеком... Весна идет, заботы ведет!
– С Дельмеком?-спросила Сапары растерянно.
– Уехал Дельмек!
– К обеду, может, вернется?
– Н-не знаю... Да зачем он тебе?
– Должок за ним, - вздохнул Кучук, - и - немалый!
– Ничего он тебе не должен больше!
– Э-э, сестра... Об этом я не с тобой говорить буду! За всю зиму - ни скота, ни денег... Разве так можно с родственниками? У меня тоже свои убытки, понимать надо... Зима крутая была, для скота голодная... Поправлять теперь мне мои дела надо!
– С зайсана Марыша получи!-зло бросила Сапары, устанавливая казан на огонь.
– Сам меня послал к нему чегедеки его женам шить! Хотя и знал, что не мастерица ему была нужна, а наложница!
Кучук недовольно заворочался. Есть, конечно, маленькая вина его в том, что сделал Марыш с сестрой... Но ведь дело-то прошлое. Да и Марыш в долгу не остался: двух коней подарил и барана-вожака, денег бумажных толстую пачку... По нынешним-то ценам не за всякую девку столько дают, когда замуж берут!
– Ладно, - сказал он миролюбиво, - не прикручивай ремнем двери к железной скобе... Чего старое вспоминать?.. За коня мне Дельмек еще остался должен.
– Ничего он тебе не должен! Ты ему должен!
– И та-тай!
– покачал головой Кучук.
– Кричишь, как кедровка! Тебе что, трудов твоего мужа жалко?.. Все наживете!
– Уехал Дельмек,-вздохнула Сапары.-Совсем от меня уехал! Еще летом.
У Кучука выпала трубка изо рта.
Аил догорал, когда Учур подъехал к нему.