Белый Бурхан
Шрифт:
Иерей благосклонно кивнул:
– В святом писании сказано: возлюби ближнего и
дальнего своего, как самого себя...
Маландин опять помассировал ушибленное колено, поднялся, прошелся по кабинету, остановился напротив доктора.
– Все это так. Но ваши слова не объясняют случившийся парадокс: к вам в дом приходит совершеннейший дикарь, какое-то время живет у вас, обучается врачеванию и русской грамоте, отказывается принять крещение, а вскоре обнаруживается, что он и не дикарь вовсе, а убежденный революционер! Согласитесь, что этот парадокс надо как-то объяснить, чтобы, обвиняя дикаря Дельмека, оправдать вас, его духовного и
Федор Васильевич откровенно рассмеялся:
– А вы знаете, господин ротмистр, ваша напористость мне импонирует, хотя она и прямолинейна, как рельс! В самом деле парадокс: пришел дикарь, а. вышел - революционер!.. Все просто, ясно, и ответ напрашивается сам по себе: в доме, куда он вошел, дикаря сделали революционером и выпустили через эту вот дверь крушить устои империи! Логично, не спорю... Но есть два дополнительных вопроса, также не вступающих в конфликт с логикой!
– Какие же?
– усмехнулся Маландин.
– Любопытно послушать!
– Первый: а дикарь ли пришел в этот дом? Второй: а революционер ли из него вышел? Вы можете на них ответить, господин ротмистр, с исчерпывающей точностью?
Маландин сдержанно рассмеялся и вернулся на свой табурет.
– Это же очевидно!
– Кому - очевидно? Вам? Вы для меня не авторитет! Священнику? Он этого Дельмека и в глаза не видел!. Нет у вас доказательств, господин ротмистр, что Дельмек кого-то там, в долине, убил!.. Там была драка сыновей купца с инородцами. И кто эту драку спровоцировал - надо еще выяснить!
Ротмистр Маландин обескураженно молчал. В его распоряжении, действительно, не было серьезных доказательств вины Дельмека и тем более вины доктора. Один-единственный документ - донос покойного священника Широкова - потерял свое значение из-за давности и вздорности обвинений. Свидетельские показания- арестованных кержаков были противоречивы... Вот если бы этот Дельмек объявился, а доктор Гладышев дал ему укрытие!
– Мы, русские,-говорил между тем доктор торопливо и взволнованно, - с завидным упрямством следуем догматам наших пастырей! Если священнослужители всех людей иного вероисповедания относят к безусловным идолопоклонникам и нехристям, то мы, конечно же, с высот нашей сомнительной культуры - к дикарям!.. Но ведь есть что-то, цементирующее нацию! Тысячи лет здешние инородцы жили без христианства и нашей культуры - и ничего с ними не случилось! И вот пришли мы, чтобы их спасать. От чего, собственно? От мрака невежества и от влияния ложных богов? А кто сказал, что они - невежественны и их боги чем-то хуже наших? Почему мы не идем спасать греков, китайцев, турок?.. Уж не потому ли, что знаем, наверное, что из этого ничего не выйдет? Они сумеют защитить себя от нашей религии и нашей культуры!.. А орду Алтая нам непременно надо спасать, потому только, что она защитить себя от нас не может! Но существует, господа, такой фактор, как самосознание народа... Пусть оно и проявляется в каких-то необычных для нас формах!.. Но ведь оно - проявляется! Бурханизм возник не на пустом месте и был поддержан алтайцами только потому, что оказался им ближе, чем православие и наша с вами культура!.. Вот где эарыта собака.
– Что же вы предлагаете?
– нахмурился Маландин еще больше.
– Выселить всех русских из Алтая и отдать его инородцам?
– Я предлагаю не с позиций великорусского шовинизма смотреть на события, происходящие в гуще алтайского народа, а попытаться их понять, вникнуть в их глубинную суть и искать выход из создавшегося положения не в нагайке и православном кресте, а во взаимопонимании!.. Впрочем, это, госпадин ротмистр, тоже не входит в вашу прерогативу?
А ночью объявился Дельмек. Его нашла за поленницей Галина Петровна, где он хоронился до утра, и немедленно привела в дом, хотя весь разговор мужа с жандармом и попом слышала и отлично понимала, что ротмистр Маландин совеем не шутил...
Дельмек был ранен в ногу и голову, почти истек кровью, тяжело и смрадно дышал.
Федор Васильевич осмотрел его, сделал перевязку, спросил мрачно:
– А кто вынул пули и так старательно расковырял тебя?
– Сам вынул. Ножом.
– Без наркоза?
– Две чашки кабак-араки пил.
– Ну, брат, и нервы у тебя! Чего возился-то так долго в своих горах? Почему сразу ко мне не приехал?
– Дел было много. Людей надо было спасать.
– Какие дела, гнилая башка?
Дельмек блаженно улыбнулся и закрыл глаза: наконец-то и доктор научился ругаться по-алтайски! Но скоро улыбка на его губах стала вымученной, прервалось дыхание, еле-еле прощупывался пульс.
– Шок. Камфару!
– закричал доктор.
– Грелки на ноги! Нож!
Он сорвал повязки и снова осмотрел раны. Выковыривая пули, застрявшие в мягких тканях, Дельмек внес инфекцию. Надо было заново и довольно тщательно все обработать, осмотреть ушибы, за которыми могут маскироваться и более серьезные повреждения... Только к утру щеки Дельмека порозовели, восстановилось дыхание и наполнился пульс.
– Теперь он вполне годен даже для виселицы!
– мрачно пошутил Федор Васильевич и пошел мыть руки.
– Но мы с тобой, Галя, этого не допустим. Хватит! Маландины уже и так хорошо поработали своей державной дубиной.
Прошло три беспокойных Дня. Больной выздоравливал медленно. И все же, как только он почувствовал себя немного лучше, забеспокоился:
– Мне нельзя здесь оставаться! Это опасно!
– Сегодня Маландин уедет, а других можно не опасаться.
– Меня будут искать друзья! Я нужен бурханам.
– Встанешь на ноги - сам их найдешь... И все-таки Дельмек был прав. Его могли увидеть Капсим или кто-то из односельчан и пустить неосторожный слух, который непременно дойдет до ушей власть предержащих. Наконец с повторным визитом мог заявиться поп или тот же Маландин... Подумав, Федор Васильевич решил сам сходить к ротмистру. И повод сыскался вполне подходящий: два раза начинавшийся разговор о разбое Лапердиных был замят. А его следовало довести до конца!
Едва он закрыл калитку за собой, как со стороны огородов во двор Гладышевых въехали двое верховых, сразу же прошли в кабинет, к Дельмеку. Увидев бурханов - Пунцага и Чочуша - больной попробовал подняться, но у него не хватило сил. Жадно облизнув пересохшие губы и смахнув обильный пот с лица, попросил:
– Увезите меня в горы, бурханы! Здесь очень опасно. Я не только не хочу попадаться в руки русских, но и подводить хороших людей, которые так много для меня сделали,
– Мы тебя увезем, ярлыкчи. За этим и приехали. Как ты вырвался из долины? Где Кара Таин и Уйбала? Почему ты не пошел обходной тропой? Мы едва успели взорвать расщелину, чтобы засыпать камнями оружие!
– Я не мог увести сразу в надежное место своих людей. Через Ян-Озек удалось проскочить, но по дороге в Чендек снова наткнулись на русских полицейских. Пришлось драться вместе с кезерами Хертека, которых я увел с перевала...