Белый Бурхан
Шрифт:
– Не можешь с ним жить - уйди к отцу.
– Жить... С кем жить-то?
Волна жалости окатила Ыныбаса с головы до ног. Он подошел к Чейне, робко провел ладонью по ее черным и блестящим волосам, коснулся зашуршавших под рукой украшений чегедека, вздохнул:
– Да, Оинчы стар и тебе не нужен... Но ты могла бы уйти на следующее утро и никто бы тебя не осудил в горах! Но ты - осталась. Сама осталась! Зачем? Что ты хотела получить от Оинчы взамен? Он ведь и так хорошо заплатил твоему отцу!
– Я не знаю, Ыныбас, почему
– А может, тебе захотелось от него поживиться? Ты же знала, что он знатный кам и потому не может быть беден!
– Нет-нет, Ыныбас! Я ничего от него не хотела!.. Чейне всхлипнула, ее узкие плечи сошлись к опущенному подбородку, а руки обхватили эти суженные беспомощные плечи. Вся она сгорбилась и поникла, вот-вот переломится пополам... Ыныбас зло отвернулся: она еще и хочет, чтобы ее пожалели! А за что ее жалеть, если она достойна только презрения?
– Почему ты до сих пор живешь в его аиле? Разве тебе не хочется спать с молодым мужчиной и иметь от него детей?.. Сколько тебе надо денег, чтобы ты вернулась к своему отцу Кедубу?
– Я не знаю. Я не хочу денег!
– Ты не хочешь иметь свой аил, в который могла бы привести любимого мужчину?
– сдержанно рассмеялся Ыныбас.
– Любая женщина только и мечтает об этом!
– Да, я хочу иметь свой аил!
– резко повернулась Чейне, гордо встряхнув головой.
– И хочу спать с любимым мужчиной и иметь от него детей!
– Она шагнула к нему, выбросила вперед руки.
– Ты - мой мужчина! С тобой хочу спать! От тебя хочу иметь детей!
Ыныбас испуганно отшатнулся - такими беспощадными и яростными были ее глаза.
– Возьми меня, Ыныбас! Сделай своей женой! Я не хочу больше ждать, когда умрет муж! Я сейчас хочу жить!
Она снова шагнула к нему, настигла, положила жаркие руки на плечи, заплела их на шее, прижалась.
– Возьми! Женщине в этом не отказывают... Жаром обдало виски Ыныбаса, закружилась голова. Он поднял ее легкое и охотно оторвавшееся от земли тело, шагнул в аил, зацепившись ногой за дверь, которая с хрустом соскочила с петель, перекосилась...
– О, дорогой!..
– шептала Чейне, осыпая его поцелуями.
– Как ты долго ехал ко мне! Целых четыре дня...
Оинчы приехал рано утром, когда Ыныбас еще спал. Чейне приняла повод, привязала коня мужа рядом с конем гостя, весело и задорно погладила свои распущенные косы. Оинчы расчувствовался:
– Скучала без меня? Ждала?
Чейне кивнула и, осторожно отведя в сторону оторванную Ыныбасом дверь, кое-как приделанную ее неумелыми руками, пропустила мужа вперед. Увидев спящего на супружеской постели брата, он удивленно посмотрел на жену:
– Когда он приехал и почему спит на моем орыне?
– Где же ему было спать?
– фыркнула Чейне.
– Рядом со мной, у очага?
В голосе Чейне была такая насмешка, что Оинчы смутился. Сел к очагу, принял пиалу с горячим чаем, медленными глотками выпил, поставил в ногах, не вернув жене. Что это с ним?
– Ыныбас приехал ночью?
– Да, темно уже было.
Чейне набила трубку, раскурила ее от уголька из очага, протянула мужу. Но тот не видел ни трубки, ни жены. Перед глазами все еще стояла убитая горем Барагаа, которую как могла утешала Сапары. А Учур, пьяный и злой, орал на отца, отступающего к выходу, потрясая кулаками над головой...
– Половина беды, что он не стал камом, - прошептал Оинчы.
– Вся беда, что он не стал человеком...
Чейне усмехнулась и тут же сунула трубку в рот, чтобы муж не заметил ее злорадства: сначала отец растоптал сына, бросив его в нищету; теперь сын топчет отца, не щадя его старые кости...
Шевельнулся Ыныбас на постели мужа, и лицо Чейне замкнулось еще больше, став чужим и холодным.
– Отпусти меня к отцу, муж.
– Что?
– Оинчы поднял голову, удивленно посмотрел на Чейне.
– Ты что-то сказала?
– Я не могу и не хочу больше жить с тобой! Оинчы уронил голову на грудь. Он всегда боялся этих ее слов. И все-таки она их произнесла... Правду говорят, что когда человека оставляют здоровье и сила, его оставляют все.
Ыныбас проснулся от всхлипов, но не решился открыть глаза или подать голос. Мужчина имеет право лить слезы только в одиночестве, без свидетелей. Отчего? Догадался об измене жены? Этого следовало ждать давно! Видно, произошло что-то более серьезное.
Ыныбас заворочался в постели, зачмокал губами, рывком поднялся, протирая кулаками глаза.
– А-а, Оинчы! Ты уже вернулся? Какие новости? Брат даже не пошевелился, только дымящаяся трубка во рту говорила о том, что он жив.
Ыныбас оглядел аил. Чейне не было.
– Где твоя жена? Почему ты один сидишь у очага?
Но брат снова не отозвался.
Ыныбас вышел из аила, опять сорвав дверь. Поднял ее, бросил в сторону, резко вскинул руки вверх и с наслаждением потянулся. Потом увидел костер, горящий неподалеку, и Чейне, хлопочущую возле казана. Подошел к ней, остановился. Она рванулась к нему, заплела руки на шее, счастливо рассмеялась. Ыныбас молча убрал ее руки, спросил строго:
– Что ты ему сказала? Почему он плачет?
– Я сказала, что не хочу и не буду жить с ним в одном аиле и попросила отпустить меня к отцу.
– А про меня что ты ему сказала?
– Сказала, что ты приехал поздно ночью.
– И все?
– Да. Остальное ему пока не надо знать!
Это было справедливо, хотя и жестоко.
Но если Оинчы плакал, то к своей молодой жене он привязался не на шутку! Может, это было и глупо со стороны брата, но совсем не смешно: в старости люди более привязчивы, чем в молодости. Вчера Ыныбас знал, как ему разговаривать с Оинчы. Но как с ним говорить сегодня, как вообще подступиться к нему после слов Чейне?