Белый Бурхан
Шрифт:
– Этот человек пришел сам, бурхан.
– Хорошо. Оставьте нас одних.
Снова скрипнула дверь за спиной, и наступила тишина. Сияли большие десятилинейные керосиновые лампы, какие Ыныбас видел в русских избах и в кельях монастыря. Посреди квадратной комнаты стоял большой деревянный топчан, заваленный бумагами и газетами. За ним сидел на обрезке дерева, похожего на пень, худощавый человек в белых одеждах и с тюрбаном на голове, отложивший перо и теперь пристально разглядывавший гостя.
– Я слушаю тебя.
Бурхан хорошо говорил по-теленгитски, но теленгитом
– Я долго жил среди русских, бурхан. Выучился их языку и грамоте. Знаком с основами христианства. У меня много друзей и знакомых в горах, селах и городах. И не только среди алтайцев, но и среди русских, включая духовенство. А в городах я знаком с интеллигенцией...
– Здесь только один город - Бийск.
– Я был и в Томске, бурхан.
Человек в тюрбане поднялся, протянул Ыныбасу чашку б каким-то зеленоватым напитком, похожим на чай. Гость неуверенно принял чашу, пригубил ее, поставил на край стола-топчана.
– Нам сейчас полезны любые люди. Тем более те из них, что идут к нам осознанно. Что же привело к нам вас? Только слухи?
– Я хочу служить своему народу, бурхан. Он - хороший и добрый, мой народ, доверчивый и честный, но он плутает во мраке невежества и предрассудков. Сам по себе он. выйти из этого состояния пока не может, а русские, невзирая на все их заверения, совсем не заинтересованы в его скором окультуривании... Я верю, что вы, бурханы, пришли помочь ему, поэтому я решил помочь вам! Я - честен и буду делать любую работу, которую вы мне поручите, хорошо.
Человек в тюрбане смутился, но тут же взял себя в руки:
– Вы думаете о нас лучше, чем мы есть.
– Я смотрю на вас глазами настоящего алтайца, которому не за что обижаться на небо. Оно никогда не приносило ему зла.
– Да, вы не лжете. Вы не подосланы, вы действительно пришли сами. Но вы пришли за своей мечтой и своей целью. Они могут не совпасть с нашей целью и мечтой!
– У меня нет иного пути, бурхан. Другие пути мною уже пройдены, и они не принесли мне удовлетворения!
Ыныбас взял чашу, допил ее содержимое, и ему стало непривычно легко и спокойно.
– Я вам сказал все. У нас иные цели, чем ваша.
– Я согласен, бурхан.
Человек в тюрбане поднял крохотный колокольчик и позвонил.
Дорога казалась бесконечной, но она не пугала Ыныбаса, Его пугало, что он может не успеть и Техтиек появится в аиле Оинчы раньше его.
Первую часть задания Техтиека Ыныбас выполнил:
с Анчи все ясно, и никакими угрозами прыти ему не прибавишь. С людьми он не любил и не умел работать и, похоже, напрасно Техтиек возлагал на него столь далеко идущие надежды! Еще парней пять, много - десять, Анчи найдет, наобещает им золотые горы и, ничему не научив, отправит на верную смерть... Да и что может сделать десяток-другой воинов? Их бурханам нужны сотни, если не тысячи!.. Анчи обречен на гнев Техтиека, и ничем больше Ыныбас ему помочь не сможет, если бы даже и захотел...
А вот брату Оинчы он обязан помочь!
Зря бывший кам не принял его слова всерьез. Если он будет упрямиться и так же вести себя с Техтиеком, то Чейне станет вдовой раньше, чем он думает! Но Техтиек не просто его убьет. Он будет его пытать до тех пор, пока старый кам не отдаст все. И даже тогда, когда Оинчы отдаст действительно все, Техтиек будет продолжать его пытать, добиваясь уже невыполнимого!..
Дорога шла через лес, и Ыныбас снял ружье с плеча, зарядил его, положил поперек седла. Теперь ему не страшна никакая неожиданная встреча - ни с человеком, ни со зверем! Ыныбас не был охотником и стрелял в своей жизни мало. Но само оружие вселяло уверенность, приравнивало тщедушное и слабосильное существо к могучим богам уже тем только, что вручало право даровать жизнь или отнимать ее...
А вот Техтиек, в котором Ыныбас так и не заставил себя признать хана Ойрота, с оружием и без оружия чувствовал себя везде и всюду богом, наделенным именно правом казнить и миловать! Но если боги таковы, то они страшные боги... Впрочем, Ыныбасу ли осуждать богов, если он не научился еще разбираться как следует в людях? А Техтиек, похоже, в людях разбирался и говорил о своих принципах без малейшей тени смущенья:
– Человека не надо убеждать, хватит приказа. Если он не выполнил приказ, то другие слова до него уже не дойдут. Потому все просто: нарушил приказ - сам лишил себя права жить!
– Люди разные, - попробовал возразить ему Ыныбас, - одному нужен только приказ, другому - слова убеждения, а третьего надо просто попросить об одолжении...
– Чепуха!
– отрезал Техтиек.
– Все люди трусливы и глупы от рождения. Одни больше, другие меньше. К тому же, их слишком много развелось: на них не хватает ни еды, ни одежды! И не надо оставлять жить всех, это несправедливо. Жить должны только сильные!
Техтиек остался Техтиеком, хотя и воплотился в хана Ойрота.
Ыныбас подъехал к аилу Оинчы, спешился. Сам подвел коня к южному колу, привязал, повернулся к вышедшей из дверей Чейне с готовым вопросом. Но наткнулся на ее прямой, откровенный взгляд, совершенно незнакомый ему, странно волнующий и смущающий.
– Муж опять послал тебя за аракой?
– Его нет дома, Ыныбас.
– Куда же он подевался?
– К Учуру уехал. Дочка у Барагаа умерла. Всегда так у алтайцев! Дочка у жены, сын - у мужа. Будто по местам мешки с припасами разложены...
– А ты почему не поехала?
– Муж не разрешил. Сиди дома, сказал. Жди Ыныбаса. Вот я и жду... Дождалась!
Она попыталась стереть румянец со щек руками, но ей это не удалось, и Чейне резко отвернулась, склонила голову на грудь, зашептала быстро и взволнованно:
– Все равно я скоро твоей женой буду... Хворает муж, ночами плохо спит... А уснет - стонет: духи и бесы покоя не дают... Хоть бы они скорее задавили его!
Последние слова она произнесла со злостью, обидой, отчаянием.