Белый Бурхан
Шрифт:
Одна беда - кайчи младший сын. А кайчи - не хозяин: надо скот пасти, он будет песни петь! Песни, конечно, хорошие поет Кураган, но ими сыт не будешь. Тут уж Сабалдай себя винил - просмотрел сына, когда тот первый раз взял топшур в руки. Плетью надо было руки те ожечь, чтобы не тянулись никогда к опасной игрушке! Теперь поздно. Знают в долинах, что младший сын пастуха Сабалдая кайчи. Едут к нему, в гости зовут... Выходит, и кайчи нужен людям, как лекарь или кам?
На ярмарку выехали утром, чтобы к вечеру добраться до колесной дороги и по ней, с другими отарами и табунами,
Уже где-то к вечеру нагнал их одинокий верховой с ружьем за плечами. Русский. Еле-еле подбирая слова, табаку попросил. Кураган протянул ему свою дымящуюся трубку, но верховой только головой мотнул: тороплюсь, мол. Отсыпал ему половину кисета кайчи в жестяную коробку, удивленно проследил, как тот из кусочка бумаги мастерил себе трубку, похожую на коровий рог, набил табаком, прикурил от спичек, кивнул головой в знак благодарности и поехал дальше.
– Неужели этот орус каждый раз себе новую трубку делает?
– спросил Кураган у отца.
– Пипиросами они их зовут!
– похвастался своей осведомленностью тот. А трубку мало кто из русских курит. Все - пипиросы!
– Пи-пи...
– попробовал повторить Кураган и запутался.
– Пипирусы? Пипи-орусы?
Сабалдай снисходительно усмехнулся и уехал вперед. Солнце круто скатывалось вправо, торопливо падая за Теректинский хребет. Где-то там, за его вершинами, лежала большая долина, по которой текла Катунь с многочисленными реками и речушками, впадающими в нее. Куда-то в те места, по слухам, откочевал Яшканчи. Может, и он погонит часть своего скота на ярмарку? Помнится, молодняка у него было много. Если не растерял в зной... Нет, Яшканчи не растеряет!
Сабалдай даже сердцем пристыл от возможной скорой встречи со старым и надежным другом. Ведь столько лет кочевали вместе по одним долинам, горе и радость делили пополам! Горя, правда, было больше.
Дошли до первого брода, остановились. Сабалдай мотнул головой Курагану: проверь конем. Тот послушно кивнул и скоро вернулся:
– Мелко, отец. Овцы пройдут.
Только миновали его, второй брод поперек дороги лег, под копыта и ноги подставил свои воды. Здесь было уже глубже, но овцы опять прошли - вешками было огорожено место, где камень на дно речки подсыпан. Позаботилась чья-то добрая душа! В прошлом году через этот брод овец на конях перевозить приходилось: тонули. Не зря, видно, про эту новую дорогу все упорнее говорят в горах, что большое облегчение она для людей!
Последние два брода перед Купчегенем уже в сумерках проходили. Потом до самой темноты искали место для ночлега, пока костер разожгли да чай согрели - луна круглым глазом на людей уставилась. Но Сабалдай все равно спал плохо. На привалах все бывает - и овец могут угнать, и коней увести, и тюки с шерстью попортить, и кожи украсть. Сама дорога здесь такая - купцами-чуйцами испоганенная! Кто на ней жиреет, как баран на свежей траве, а кто и последнее может потерять вместе с головой...
Кураган спал, раскинув руки, почмокивая губами. И как ни жалко было Сабалдаю будить его, а пришлось. Старику тоже надо отдохнуть перед нелегкой дорогой. Он тронул сына за плечо, но тот захрапел еще громче. Пришлось посадить, водой в лицо побрызгать.
– Вставай, сын! Теперь твое время стеречь стоянку...
Вот какая она, Катунь! Темная масса ледяной воды, по которой плывут стволы деревьев, пучки травы, какие-то бурые лохмотья. На левом берегу сбились всадники - проводники и погонщики стад, кое-где дымили костры. А правый берег пока пуст - кто миновал реку на пароме или на лодках, поторопились уйти от нее подальше - радости людям она несла мало, а горя и беды - много. Постой с час у ее стремительных вод и увидишь следы катастроф: смытые аилы со всеми пожитками, трупы людей, погибшего
домашнего скота.
Паромщики - люди степенные, бородатые, загорелые до черноты - не торопились разгружать один берег и нагружать другой. То цена для них не та, то разом всю отару или стадо перевезти нельзя, а делить их хозяева не хотят. Спешить паромщикам некуда - до той поры, когда река станет, можно неплохо поживиться! Да и зимой они не останутся без дела: Катунь - река коварная: вымоины и наледи на ней дело обычное. И провести караван или обоз по льду могут только они и сделают это далеко не бесплатно!..
Пристал паром к берегу и сразу двинулись верховые. Кто налегке переправиться, кто со скотом - договориться. На глаза Сабалдаю снова попал русский с ружьем, о чем-то оживленно разговаривавший с двумя другими верховыми. Старый чабан подъехал к ним, поздоровался по-русски. Ему ответили лениво и неохотно. Потом один из них спросил на своеобразной смеси казахского, русского и теленгитского, что ему надо. Сабалдай сказал, что знает многих людей в горах и, если они кого-то ищут, то мог бы помочь советом. Такой ответ устроил русского:
– Бандита Техтиека ищем. Надежные люди сказали,
что он здесь.
– Зачем ему быть там, где собирается много людей?
удивился пастух.
– Не такой уж он и дурак, чтобы самому лезть в беду! И убежденно добавил: - В горах он! Сейчас на тропах грабить выгоднее, чем на этой шибко большой дороге!
Русский перевел его слова остальным, и все трое с любопытством уставились на Сабалдая.
– Откуда знаешь, старик, что он в горах, а не спешит
на ярмарку?
– Я знаю Техтиека. Он давно бы вас перестрелял! Даже слепому видно, кто вы... К тому же, вас слишком мало,
чтобы ловить Техтиека, да еще здесь!
Русские стражники посоветовались между собой и разъехались. Но из их разговора Сабалдай понял, что Техтиек успел побывать со своими парнями на прииске Благодатном купца Самарина и на казенном прииске в Богородском...
Кто-то еще подъехал к Сабалдаю, положил ему руку на плечо. Старик обернулся и обомлел: Яшканчи! Друзья спешились и крепко обнялись, хлопая друг друга ладонями по спинам.
– Ловко ты посмеялся над ними!
– усмехнулся Яшканчи.
– А ведь Техтиек может и на самом деле по ярмарке прогуляться! Торока у купцов проверить, кошельки пощупать, с народом поговорить... А?