Белый дирижабль на теплом море
Шрифт:
Впервые в распоряжении Николь были сразу все игрушки: и огромная кукла, которая умела говорить «мама», и мячик, и все-все кубики и даже машинки и качели, но играть почему-то не хотелось. Хотелось оказаться рядом с мамой и сообщить ей, что всё в порядке.
– Что-то хочешь ещё? Кашу, суп, в туалет? – заботливо спросила тётенька.
Какие каша и суп? Удивительно, но даже конфет не хотелось. Разве что одну только попробовать и незаметно спрятать в карман яркий фантик, а то никто не поверит, что Николь всё это давали. Ну, и ещё те странные зелёненькие ягоды, которые плотно-плотно сидят на небольшой веточке. И в туалет.
Девочка уже почти заснула, устроившись прямо на коврике, когда в игровую зашёл Коська в сопровождении ещё одной посторонней тётеньки.
– Ты не бойся, ругать тебя не будут, – успел сказать он, после чего Николь быстро вывели за дверь.
Странно, гражданина Вачека по-прежнему не было в его кабинете. А ведь он никому не позволял находиться там без него. За директорским столом сидел всё тот же дяденька в чёрной форме.
– А где гражданин Вачек? – решила спросить Николь.
– Он вышел, – дяденька сказал это таким тоном, что расспрашивать о гражданине директоре сразу расхотелось, – но мы можем поговорить и без него. Ты мне расскажешь, почему вы оказались за воротами интерната?
На столе, как помнила Николь, всегда заложенном важными бумагами, сейчас было почти пусто. Вернее, там лежал коськин самодельный рюкзак и их нехитрый походный скарб: сухари, стащенные из столовой ложка и металлическая кружка, два коробка спичек и карта, вырванная предусмотрительным Костиком из какой-то книги о путешествиях. Значит, рыжий друг признался, что они хотели отправиться на море и совершить подвиг. И Николь рассказала всё, что знала. Дяденька и правда не ругал её ни за то, что сбежали, ни даже за украденные ложку и кружку. Он лишь махнул рукой. Зато много раз расспрашивал про дирижабль, который они видели. И какой он был, большой или нет, и как шумел, и был ли на нём свет, и видела ли Николь каких-нибудь людей, а может, слышала что-нибудь? А может, она заметила что-то особенное? Это в темноте-то, да из-за забора? Даже такому доброму дяденьке, предложившему ещё конфет и даже настоящую газировку, Николь не призналась, что видела странные магические линии, опоясывающие весь дирижабль. Ведь мама просила.
Дяденька спрашивал и спрашивал. Надо же, какой непонятливый. Неужели Костик не смог объяснить? Николь устала и давно клевала носом. Наконец её отпустили. Правда, отвели не в ту спальню, где она жила с подругами, а опять в игровую комнату, где уже стояли две кровати, на одной из которых мирно посапывал Костик, а на стуле сидела одна из тётенек в форме.
Утром их подняли совсем чужие люди. Ни одной из старых воспитательниц дети больше не увидели. Ни директора гражданина Вачека, ни строгой воспитательницы гражданки Надежды, ни доброй нянечки Таисьи, которая дежурила в ту самую ночь, ни завхоза, ни толстой поварихи, никого. Зато совершенно неожиданно через три дня в интернат приехала мама. Она крепко-крепко обнимала дочь, украдкой вытирала слёзы и говорила, что очень её любит. И Николь поняла: она уже не может сбежать к морю. Мама этого не перенесёт. Всё время, пока мама и Николь были вместе, с ними в комнате находилась одна из тётенек в чёрной форме.
Наутро оставшимся детям пояснили, что их интернат {реорганизуют}, а все воспитатели и сорок два воспитанника младших классов переехали в другое учреждение. Ничего странного. Такое случалось и раньше. Правда, в другие интернаты переводили чаще всего по одному, и дети о переводе знали заранее, обычно это случалось по просьбе родителей, переезжающих на другое место службы и не желающих быть далеко от своих чад.
Вообще, эти дни были какими-то суматошными. Не было никаких занятий, а беглецов ещё много раз расспрашивали какие-то люди. Спрашивали по-разному, но всё время об одном и том же – о дирижабле. А потом приехал ещё один дяденька. Он ласково поговорил с Николь, и она стала забывать. И вот уже совсем скоро стало казаться, что побег и огромная тёмная махина, опускающаяся во двор интерната, были выдумкой неугомонного Коськи. Только где-то глубоко в душе осталась мечта о тёплом море и белом дирижабле на нём.
Глава 2
Выпускной. Как же быстро пролетело время. Николь думала, что будет очень скучать по Коське, покинувшему родные стены два года назад, но поступившие на учёбу сначала братик Валентин, а потом и маленькая сестрёнка Р{э}ис заметно скрасили монотонную жизнь. Да, маму вновь внесли в списки государственного реестра потенциальных матерей, и она родила Республике двоих одарённых детей. Николь часто видела на свиданиях их отца – специалиста универсальной магии одиннадцатого уровня Николая Зонгера. Его, как и папу, звали Николай, но это имя очень часто встречалось среди имён жителей Свободного Либерстэна, ведь так звали основателя их государства Освободителя Николая Либерова.
Порою Николь казалось, что она видела отца брата и сестры раньше, и он тоже угощал её конфетами и лимонадом. Но откуда? Странная штука память, порой выдаёт такие воспоминания, которых не было.
Валентин уже к моменту поступления в школу имел седьмой уровень универсальной магии, не отставала от него и Рэис. Отец очень гордился столь одарёнными детьми и обещал, что их ожидает великое будущее. Каждый свой приезд задаривал малышей игрушками и сладостями, которыми ребятишки охотно делились со старшей сестрой. Странно, но конфеты, печенье и даже диковинные фрукты из рук гражданина Зонгера брать не хотелось. Как будто… он запачкал маму и саму память о папе. Но об этом даже думать было нельзя. Николай Зонгер, как и мама, честно исполнял свой гражданский долг – Валя и Рэис со временем станут достойными гражданами Свободного Либерстэна.
Жаль что Коська не увидел платья, которое Николь сшила себе на выпускной на уроках рукоделия. Оно было такое красивое. Бледно-голубое, с рукавами фонариками и вырезом лодочкой. Мама где-то достала тоненькие полоски кружевных лент, которые волшебным образом украсили обычную хлопковую ткань.
Директор интерната гражданин Захарченко произнёс прочувствованную речь. Впрочем, в ней звучало то, что ребята и так уже хорошо знали: в их шестнадцать лет перед ними теперь открыты все двери Либерстэна. И с завтрашнего дня выпускники вольются в дружную семью его граждан. Кто-то продолжит учёбу, кто-то станет к станкам и выйдет на поля и стройки, и лично он, гражданин Захарченко, надеется, что все его «дети» будут не только созидателями, но и достойными защитниками родного государства. Ведь не было для жителей Либерстэна чести большей, чем защищать границы родной страны от полчищ ужасных монстров, рвущихся из-за созданного ещё при Основателе Либерове магического полога.
Целых две недели каникул Николь провела дома. Можно было бы и дольше, ведь занятия в училище целителей, куда она подала документы на дальнейшее обучение, начинались только через полтора месяца, но мама как-то странно замялась и сказала, что выхлопотала дочери путёвку в настоящий дом отдыха. Дом отдыха – это хорошо, но так хотелось побыть дома с мамой и младшими братом и сестрёнкой.
Вскоре причина маминого беспокойства стала понятна – как-то утром из её спальни вышел гражданин Зонгер. Дети ему очень обрадовались. А Николь… Для неё он был никем. Впрочем нет, гражданин Зонгер был государственным производителем, ответственно относящимся к своим обязанностям и продолжающим поддерживать рождённых от него детей.
– Мама, он теперь твой муж? – Николь с силой тёрла горящую щёку. Этот Зонгер перед тем как проститься и уехать на службу на блестящем чёрном мобиле, поцеловал не только выбежавших проводить его детей, но и её. Вроде бы, как маленькую, но отчего же так противно?
– Нет, доченька, у него уже есть жена, – отвернув к окну лицо, сообщила мама.
– Ты его любишь, да?
Аделаида Николаева тяжело вздохнула и, когда Николь уже решила, что ответа не последует, всё же заговорила:
– Понимаешь, дочка, так надо, – и смолкла, не решаясь продолжить.