Белый танец
Шрифт:
Она припомнила обо мне всё, что можно. Разумеется, не обошла вниманием и ту проклятую стенгазету, которую я порвала и «избила» восьмиклассниц. Последнее произвело фурор среди присутствующих – все завошкались, загудели беспокойно.
Мама сидела молча, но руки, сложенные на столешнице, она то и дело крепко сжимала в кулаки.
После разгромной речи классной вышла Ольга Фёдоровна, вызвалась сама.
Моя химичка говорила сухо, без истеричных ноток Раечки, без огня и запала комсорга, но слушали её внимательно. Если вкратце, то речь её свелась к тому, что обвинить и покарать – оно всегда
Потом слово взяла математичка, ненавистная, злобная Кувалда.
– А я сейчас расскажу, что это были за причины, – начала она, заставив своим громоподобным голосом всех притихнуть.
И снова, в красках, поведала, как я погрязла в двойках, как на контрольной решила схитрить и списала, как возмущалась потом, требовала, грубила и качала права. Среди учителей вновь поднялся гул.
Раечка опять вскочила на такой волне и добавила от себя пару лестных слов в мой адрес, как будто не всё ещё высказала. Эльвира Демьяновна попросила её успокоиться и вдруг вызвала Шевцова.
– Володя Шевцов, как тут многие знают, комсорг в классе Татьяны. Кроме того, он шефствовал над ней. Давайте теперь послушаем и его для полноты картины. Раиса Ивановна, конечно, дала исчерпывающую характеристику Ракитиной, но зачастую мы, учителя, не видим многого того, что видят ребята.
Ну его-то зачем? Это пытка какая-то, издевательство… Тем более ничего он надо мной не шефствовал. Перекинул своей Архиповой, да и с той не сложилось. И что он мог сказать? Мы с ним от силы парой фраз за весь год обменялись, а последние месяцы он, по-моему, вообще не замечал моего существования. А вдруг расскажет о том, что его избили по моей просьбе? Это был бы гвоздь программы, но нет, такого он не скажет. Каким бы ни был Шевцов, но он не мелочный и не мстительный. Да и сам он любит красоваться и выглядеть победителем, а никак не жертвой.
Комсорг вышел вперёд. У меня вновь тоскливо сжалось сердце, но я тут же сама себя одёрнула: нашла время и место! Да и вообще, нечего…
Раечка вслед шёпотом его напутствовала: Володя, расскажи…
Он казался очень серьёзным. Хмурился. Оглядел всех бегло и неожиданно уставился на меня. Несколько секунд он молча смотрел долгим, тяжёлым взглядом так, что у меня даже горло пересохло. Что уж говорить о сердце, которое, как обезумевшее, рвалось из груди.
Не выдержав в конце концов его взгляда, я склонила голову. Больно на него смотреть, до сих пор больно… В горле запершило. Я сглотнула и вдруг услышала его тихое и отчётливое:
– Это я сжёг журнал…
Я вскинула на него ошарашенный взгляд – мне послышалось?
Но комсорг в наступившей тишине снова повторил, уже громче и твёрже:
– Журнал сжёг я.
На меня он больше не смотрел.
Звенящая тишина вдруг разорвалась гулом и восклицаниями: как это так? Не может быть! Володя! Почему? Ты не мог!
Затем фразы и слова слились в единый гул, заглушаемый набатным
Глава 33. Володя
Спустя месяц
– Вань, ну, может, как-то получится у тебя в школу заехать? – уговаривала отца мама. – Всё-таки выпускной у Володи. Что они там без тебя не справятся? Володе ведь медаль будут давать. Хоть погордимся вместе.
– Погордимся?! – тотчас вспылил отец. – Да уж, тут есть, чем гордиться. Ты не понимаешь? Твой сын сжёг журнал! Я еле замял это дело. Ты хоть представляешь, сколько пришлось бегать, просить, унижаться, чтобы твоего сына из комсомола не турнули и всё осталось шито-крыто. Да я от стыда лицо прячу, когда встречаю тех, кто в курсе его выходки.
Мама пролепетала в ответ, мол, какой стыд с его-то должностью, но больше отца не звала.
Я в их препирания не вступал. И хорошо, что его не будет. Я хоть дышать смогу свободно.
Вообще, я бы и сам с удовольствием не пошёл на этот дурацкий выпускной. На меня и правда все теперь поглядывали как на слегка умалишённого. Даже потом на устном экзамене по истории никаких вопросов не задавали. Оттарабанил строго по билету и до свидания.
Боялись, наверное, что я расстроюсь и ещё что-нибудь сожгу.
Я же, когда меня терзали – зачем да почему, отговорился четвёркой, которую незадолго схватил на контрольной по физике. Бред, конечно, но что ещё мне было сказать?
Что умирал, глядя, как Ракитину распинали? Как сердце рвалось от одного взгляда на её перепуганное лицо? Или что я полгода отчаянно пытался её не замечать и все силы тратил на то, чтобы не смотреть в её сторону? Ну нет, пусть уж лучше будет «четвёрка» и вердикт: сбрендил наш комсорг на почве своей непогрешимости.
Одна Оля Архипова отказывалась верить:
– Это не мог быть ты. Ты, наверное, Ракитину выгораживаешь. Зачем?
– Никого я не выгораживаю.
– Но…
– Ой, давай не будем. Меня и так уже заклевали.
На самом деле, в тот момент, на собрании, было даже немного смешно – никогда я ещё так сильно не удивлял людей. Прямо готовая сцена для «Фитиля». Вовек не забуду эти лица, особенно Раечкино.
А вот дома уже было не до смеха… Собственно, ничего неожиданного. Я сразу знал, что так оно и будет.
Отцу позвонили почти сразу после собрания. Я уже вернулся из школы, сидел в своей комнате, слышал телефонный звонок и ждал. И морально готовился.
Кстати, это правда – ожидание страшнее наказания. Пока ждал, аж пот холодный прошиб, а когда отец орал на меня и бил – уже почти всё равно было. Правда, на другой день еле с кровати поднялся и пришлось пару дней пропустить, но это уже мелочи.
– Зачем ему этот выпускной? – брюзжал отец. – Осрамился перед людьми, пусть дома теперь сидит до самого отъезда.
– Ну, нет! – не уступала мама. – Люди будут думать, что мы прячемся от стыда, это в сто раз хуже. Ещё больше будут сплетни распускать. Лучше прийти как ни в чём не бывало. И потом, я Володин выпускной ни за что не пропущу. Я его так ждала.