Белый Воин-Дари
Шрифт:
– Наверно я все-таки струсил.
– Держись я с тобой. Все будет хорошшшо - прошелестела пустыня, обдувая песком.
Поможет, она сильнее человеческих слабостей.
* * *
– Это последний караван в этом месяце. Скоро сезон бурь, больше перегонов не будет.
– Значит, мне придется задержаться здесь.
– Это не так уж и плохо?
– Наверно, но все же неуютно.
– Иногда нужно посидеть на месте, выкурить кальян, подумать о жизни. Может ее пора менять? Завести семью, детей?
– Я не курю кальян, мне нравится больше трубка.
– Это было не главное -
Бедуин закрыл глаза и прислонился к спине прилегшего верблюда.
– Я думаю о себе - он взмахнул руками - Все просторы пустыни мои, любой путь, любое направление! Только выбирай!
– Что же ты оставишь после себя?
– Я оставлю себя пустыне.
Араб доброжелательно похлопал по плечу Ариста, поднимаясь.
– Я жду, шелестела пустыня, за огромным зеленым оазисом.
– Я приду - мысленно отвечал на зов кочевник - Жди.
Дни тянулись бесконечно долго. Странник уже забыл, насколько сильно он может чувствовать тоску по дороге. Буря временно стихла, чтобы через неделю прийти снова. Пейзаж за оазисом очень изменился. Там где были величественные барханы, была равнина. Равнина стала извилистым холмом. Только человек всю жизнь проживший в пустыне может найти дорогу.
– Ты уже уходишь?
– Я и так сильно задержался здесь.
– Ты не успеешь.
– Успею. Пустыня зовет.
Еще один закат, прощание с городом и снова в путь. Верблюд радостно ускорил шаг. Ему тоже надоел простой.
– Я здесь!
– радостный крик огласил пустыню, разбиваясь о песчаные дюны.
Озарённая светом луны пустыня была счастлива. Ее дитя снова с ней.
* * *
– Тише, Камар - всадник ласково похлопал его по загривку - Мы еще успеем насладиться дорогой. Неделя пути. Трудный путь, но такой прекрасный. Два путника и бескрайний пустынный мир.
– Смотри, перекати поле. Оно провожает нас. Скоро мы даже таких растений не увидим, но нам не привыкать.
Дромадер согласно плюнул в песок.
– Ох и упертое ты животное. Камар кивнул головой, потом мотнул, будто сомневаясь в правильном ответе. Бедуин засмеялся.
Поднимался рассвет, солнце уже прогревало песок с неимоверной скоростью.
– Наверно нам будет не жарко в аду? Не правда ли?
Верблюд оставил эту реплику без внимания, видно он никогда не задумывался о том, куда он потом попадет. Да и есть ад или рай для верблюдов, даже такого величественного как Камар?
– Гляди мы не первые, кто выбрался в пустыню в затишье. Вот тут караван проходил небольшой, голов тридцать, тут зверье мелкое бегало. Не одни мы тут. А вот и свежие следы, ночью только.
Проходя холм за холмом, все дальше углубляясь в пустыню. Арист вспоминал свое детство. Они жили тогда в городе, обычные дома на берегу небольшого озера. Прекрасный вид открывался из детской, на голубую гладь, извилистый инжир и финиковую рощу на горизонте. И воздух спокойный и свежий, без дикого завихрения песка, готового забраться и в нос и в глаза. Рай.
Но видно кровь матери была сильнее, и он с самого детства сбегал в пустыню, пренебрегая водной гладью. Он так и не научился плавать. Когда родители умерли, ему всего исполнился восьмой год, он ушел, став кочевником.
Сильным он был, а еще упёртым и злым, только это и помогло ему выжить. Сын арабки и еврея. Двух разных, противоречивых религий, мусульманство и иудаизм. Он не прижился ни там, ни там. Он ненавидел городских детей, слишком разные стремления и помыслы. Городские отвечали ему тем же. Босоногий мальчишка с черными горящими глазами, непримиримый ни к одной вере, не исполняющий ни одного закона, кроме закона силы. Очень часто отец его вытаскивал из драк, мать проливала горькие слезы, пусть даже он и не видел ее слез, не принято было у арабок показывать свои чувства. Мать он понимал и любил больше чем отца, но поделать с собой ничего не мог, и еще много материнских слез было пролито по блудному сыну. Но его вера пустыня, его бог ветер.
Сколько лет прошло, все давно покрыто пылью времени, а он ни разу не посетил могилу отца и матери. Но он их помнит, а значит они с ним.
Первые годы жизни в пустыни были самыми тяжелыми. Да в детстве он сбегал сюда, но прогулки под луной или жарким солнцем, ничто по сравнению с познанием жизни пустыни. Когда просыпаешься и видишь вокруг лишь песок. Когда от жара лопаются губы и горит лицо, если его не закрыть платком. Когда еда это вяленое мясо и сушеный инжир в долгом пути. Вместо половых досок - ковры, расстеленные прямо на песок. Ночью настолько холодно, что подумываешь о теплом доме. Но самое страшное, это нехватка воды. Он так привык мыться раз в день, и не сразу привык к обычаю кочевников. Когда свободная одежда прилегает только к плечам и мелкий песок обмывает тело, очищая от соленого пота, шлифуя от частичек отмершей кожи. Настоящие кочевники моются только два раза в жизни, при рождении и смерти.
От воспоминаний Арист невольно вздрогнул. Камар почувствовал настроение хозяина, повернул голову и замедлил шаг.
– Все хорошо, идем.
Верблюд мотнул головой и снова ускорил шаг.
Как было больно, когда впервые распухли ноги, из-за горячего песка. Он не мог даже ходить, лежал в палатке, целыми днями. Ноги покрылись язвами и начали гнить, мальчик почти умирал, питаясь финиками и остатками воды. Ему было так жалко себя, хотел домой, проклиная, что не остался в городе, не стал обычным человеком, не окончил школу, не научился плавать. Мысль о воде была мучительна, почти сводила с ума. Он был один в пустыне, без еденного источника воды рядом. Грязный и оборванный. Этого хотел, когда мечтал о свободе? В полубреду мальчик услышал, как открывается полог палатки. Лунный свет осветил смуглое лицо в серой, почти черной куфие.
– Так, что у нас тут.
– Он внимательно осмотрел меня, мальчика восьми лет. Посмотрел на ноги, прощупал их. Он сжал тогда зубы от боли, но не промолвил ни единого звука. Но когда мужчина принес нож и разжёг костер возле палатки, забился в угол, скуля от ужаса.
– Если ты не перестанешь себя вести как струсившая девчонка, то останешься без ног.
Не было выбора, он терпел, когда ему вскрывали и промывали язвы, когда прижигали ноги раскалённым железом. Со временем такая медицина стала привычна, но этот раз он не забудет никогда.