Белый Волк
Шрифт:
Бутков невольно вздрогнул – слова Конды прозвучали недобрым предзнаменованием. Сам себя устыдившись, он сразу же рассмеялся:
– Приклонить голову у твоего очага нам-то и лучше, чем со зверьем под открытым небом. Что же, веди нас! Но не думай, что слишком мы забоялись твоих соплеменников и их луков. Сами мы при ручницах, и управляться с ними горазды.
Конда проговорил, кивая:
– Они вам не понадобятся. Вы ведь посланники воеводы Сибирского!
Трудно было сказать, сколько человек проживало в Рачевском городище – к тому же это число постоянно менялось. Собственно, городок представлял собой крепость остяцкого князя, вокруг которой разросся муравейник из принадлежавших его подданным жилищ, в основном землянок. В случае опасности люди могли укрыться в твердыне князя, но в обычное время они часто покидали свои дома, надолго уходили для рыбной ловли, охоты или торговли. Сейчас здесь было темно и тихо, не горели огни, не слышалась человеческая речь, только издалека доносился лай собаки. Добравшись до городка, отряд спешился и вел лошадей под уздцы, следуя по узким улочкам за Кондой и Бутковым. Бутков нес в руке зажженный факел, единственный имевшийся у них источник света, выхватывавший из темноты льнувшие друг к другу бедняцкие землянки и лачуги. Волка не покидало ощущение, что за ними кто-то наблюдает, идет следом в темноте. Конда шагал уверенно, он хорошо знал путь, хотя трудно было понять, как он его находит во мраке, в этом беспорядочном нагромождении построек. Каждый в отряде думал про себя, что городок-то весьма велик, и даже если здесь населены не все дома, в нем наберется не одна сотня человек. Не идут ли они сейчас прямо в логово к опасному врагу?
Жилище Конды находилось недалеко от крепости князя Тоуна и представляло собой большую полуземлянку, разделенную на несколько обособленных перегородками помещений; к ней жалось еще несколько хозяйственных строений. Конда был человеком очень зажиточным. Свой дом он делил, как по дороге объяснил Буткову и его товарищам, с юной племянницей и со служанкой по имени Севеда, да еще к нему приходили наемные работники.
Когда они добрались до дома купца, была уже глубокая ночь. Конда завел их в одну из комнат и сказал:
– Располагайтесь здесь. Я скоро вернусь – подниму свою прислужницу, чтобы она принесла вам подогретой воды да поесть чего. Отдыхайте!
Комнаты в доме Конды устроены были так, что примыкали к находившейся посередине большой печи, как лепестки цветка. Рядом с печью располагались скамьи, устланные теплыми шкурами, еще в комнате имелся стол, а на нем – светец. Конда подготовился к их приходу, либо постоянно держал комнату убранной для гостей.
Лица у всех были напряженные, беспокойные. Только Устин вскорости начал зевать, потом растянулся на одной из лавок, укрылся меховым одеялом и сразу же громко захрапел. Да еще немой Васька, усевшись за стол и подперев голову рукою, оглядывался по сторонам с таким изумлением, как будто очутился в царских палатах. Что, интересно, было у этого бедолаги на уме?
Михаил подсел ближе к Буткову и, настороженно посматривая в сторону входа, шепнул ему:
– Не ждал я, что мы прямо в городок войдем. Князь их, кажется, не из мирных…
Бутков, чьи сведенные брови выдавали тревогу, отмахнулся и произнес с деланой уверенностью:
– Конда со мной заодно. Человек он опытный, все тут знает. Себе на вред не присоветует.
– И все же лучше нам ночью оставить одного человека на страже, – вполголоса добавил Михаил. – И пищали держать под рукой.
С лица Буткова не сходила неискренняя улыбка; он кивнул, его взгляд оставался предельно серьезным.
– Это само собой.
Тут вернулся Конда, а с ним пришла Севеда, безмужняя, нестарая еще женщина, дородная, в обычном остяцком платье, но с богатым монистом на шее. Бутков сразу догадался, что у Конды она была не только работницей, но и полюбовницей. При его племяннице она состояла кем-то вроде воспитательницы и на старательную девушку переложила долю обязанностей по хозяйству, хотя ее и любила. Севеда и купец принесли кадушку нагретой воды и деревянный поднос с едой. На подносе было угощение не чета тому, которое давеча досталось самому Конде у костра, – там лежали яйца, сыр, большой кусок мяса, сушеные ягоды, орехи…
– Отдыхайте с дороги, вот – можно умыться… О деле продолжим вести речь завтра, – сказал Конда. – Вы устали, да и час поздний.
– Как мы говорим, утро вечера мудренее! – вставил Бутков.
Конда кивнул.
– У нас тоже так говорят. Света вам довольно или зажечь еще лучину?
– Благодарствуем, всего довольно.
Хозяин дома и Севеда вышли. Улыбка сразу же сошла с лица Буткова.
– Волк, побудь на страже. Михайла потом тебя сменит, и поспишь вдосталь.
– Добро, – отозвался молодой человек.
Михаил и Бутков расположились на лавках и скоро заснули, несмотря на подобный грому храп Устина.
Ночь прошла без особых происшествий. Утром Конда заглянул, чтобы перемолвиться с Бутковым.
Волка заинтересовал этот человек, называвший себя купцом и бегло говоривший по-русски. Такого типа он пока не видывал. На какой торговлишке он так поднялся и почему теперь решил пойти против своих? Только ли ради золота?
Конда присел к столу рядом с Бутковым.
– Севеда принесет вам утреннюю трапезу – я ей велел. Я пойду переговорю с кем надо, предупрежу о вашем прибытии. К обеду, пожалуй, вернусь.
– Не дивно ли это, что воеводины посланники первым делом к тебе направились, да еще тайком, под покровом ночи? – с тревогой в голосе спросил Бутков. – Не заподозрят ли неладное?
Конда пожал плечами.
– Говорю же, после князя я – набольший человек в городке. Кому принимать вас в его отсутствие, как не мне?
– Князь нынче не здесь? – переспросил Бутков.
– Он вернется через четыре дни, как раз накануне праздника. Днем он будет молиться богу Раче в святилище вместе со своими витязями, а ночью там останутся только жрецы, чтобы воздать Раче хвалу и принести ему подношения. Их будет всего несколько, и они не воины; тогда вы легко возьмете идола, золота почти в человеческий рост.
Видя, что глаза Буткова загорелись алчностью, Конда поспешно добавил:
– Пойду я. До скорой встречи!
Проводив его взглядом, Устин что-то неразборчиво пробурчал себе под нос, а потом снова пристроился на лавочку – досыпать после многих дней в дороге. Волк последовал его примеру.
Во второй раз юноша проснулся уже около полудня. Бутков со товарищи давно покончили с обильным завтраком, в чем особенно усердствовал немой, – глядя на него, трудно было понять, как столько съестного умещается в таком худом теле.
Первой мыслью Волка было: где сейчас его Искорка, все ли с ней в порядке? Бутков и остальные не выходили пока на улицу. Михаил, выглядевший настороженным и мрачным, опять о чем-то шептался с Иваном Степановичем. Устин убивал время, неустанно проводя по точильному камню ножом, хотя лезвие и без того было острейшим. Увидев, что Волк поднялся, Устин ухмыльнулся и попытался его поддеть:
– Выспался, паныч? Как перинка-то, не тверденько тебе почивать? Головушка не болит?
Но Волк не обратил на его болтовню никакого внимания.