Белый ворон Одина
Шрифт:
— Ни за что не соглашусь погибнуть такой позорной смертью! — прорычал Финн, и Квасир немедленно с ним согласился.
Они долго бубнили в темноте, строя диковинные планы — напасть на стражников, завладеть оружием и сражаться, пока их не убьют. По крайней мере это будет смерть, достойная викинга! Женщины молчали; Мартин бормотал свои молитвы.
— Ты с нами, Иона Асанес? — требовательно спросил Квасир, и я услышал дрожащий голос Козленка.
— Да, но… боюсь, воин из меня никудышный.
— Орм? — обернулся в мою сторону Финн.
Я молчал, напряженно прислушиваясь. Мне так хотелось, чтоб они хоть на минутку заткнулись. В воздухе носилось что-то странное — какой-то посторонний звук, который я никак не мог опознать…
— Клянусь костями Одина! — снова прорычал Финн. — Парень, ты же наш ярл! Неужели ты откажешься вести нас в бой?
Мне не давал покоя этот проклятый смех. Он все звучал и звучал в моих ушах — заливистый, уплывающий вдаль… словно колокольный перезвон.
Один…
— Может, его кровь превратилась в водицу? — насмешливо хмыкнул Финн.
Квасир шикнул на него — мол, следи за своим языком, побратим. Сам он предположил, что, скорее уж, у меня мозги совсем спеклись, и я не ведаю, что творю.
— Колокола, — сказал я, наконец-то узнав этот звук. — Колокола звонят.
Так оно и было. Откуда-то издалека на нас наплывал колокольный звон — низкий, тягучий, словно вода, падающая с утеса.
В темноте я не мог видеть лица своих побратимов, но почувствовал, как они переглянулись, затем оба посмотрели на меня. Колокольный звон в Новгороде означал, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Я ощутил внутренний трепет. Что-то темное и горячее поднялось из недр моей души, и я понял: на сей раз Один прошел совсем рядом.
Когда утренняя заря посеребрила темное отверстие лаза, я подумал: «Вот он и наступил, последний рассвет в нашей жизни». Финн же начал выкликать стражников и спрашивать, что там такое стряслось.
— Великий князь умер, — донеслось до нас сверху.
По голосу стражника можно было понять, что он сам потрясен этим известием.
— Владимир? — воскликнул Квасир.
Финн обхватил себя руками и покачал головой в суеверном ужасе.
— Я молил Одина об этом, — признался он. — Всю ночь я молил его… и вот Всеотец откликнулся.
Мартин лишь презрительно фыркнул.
— И о чем ты молил Одина? — сердито спросил Квасир. — О мести? И что теперь?
Финн не ответил… а может, я просто не услышал. Потому что думал о своем: это не Владимир. Слишком уж долго и громко звонят колокола. Святослав, его отец — вот кто умер… и говорите что хотите, а без Одина здесь не обошлось. Позже мы узнали, как все произошло. Святослав, так и не сумевший покорить Великий Город, возвращался домой и по дороге попал в печенежскую засаду. Поговаривали также, будто византийский правитель подкупил тех печенегов. Как бы то ни было, а великий Святослав, повелитель всех русов, погиб от руки полудикого степного воина — из тех, что даже меча доброго не знают, а воюют при помощи лука и стрел. Из черепа Святослава изготовили чашу для пиров и поднесли ее в подарок вождю печенегов.
Но все эти подробности всплыли позже. А тогда, сидя в подземной темнице, я знал лишь то, что услышал — отец Владимира мертв. И этого мне хватило, чтобы ощутить непреложную власть Одина и склонить пред нею голову.
Смерть отца обернулась большой бедой для юного князя Владимира. Положение его было шатким, и не только потому, что он являлся самым младшим в роду. Беда в том, что, будучи рожденным от простой женщины, едва ли не рабыни, Владимир сильно уступал своим братьям в знатности происхождения. Из этих двоих Олег, средний брат, славился своей силой, зато особым умом не блистал. Куда большую угрозу представлял старший, Ярополк. Вот уж кому ума не занимать. Жаль только, что при этом Ярополк был трусом и подлецом.
Раньше или позже, но братья неминуемо сойдутся в драке за власть. И я опасался, что нынешний колокольный перезвон станет погребальным для самого младшего из сыновей Святослава. Если только он сам не нанесет неожиданный удар. А для этого надо кое-что иметь за душой.
Например, кучу серебра размером чуть ли не до небес.
Вот ловушка и захлопнулась. Теперь мне не отвертеться от похода в степь за сокровищами Аттилы. Я чувствовал себя так, будто Одноглазый изловил меня и привязал на носу своего драккара. А затем взял и хорошенько поддул в паруса…
Финн и Квасир удивленно примолкли, заслышав в темноте мой неожиданный смех. Мне и самому он показался довольно странным; тем не менее именно я был тем самым безумцем, который смеялся в княжеской темнице.
8
Когда с потолочной балки на пол шлепнулся насмерть замерзший скворец, Олав перевернул его носком сапога и объявил, что это последний скворец, которого мы видим в нынешнем году. Все остальные, мол, улетели в надежное укрытие, лишь этот дурачок остался. Вот и погиб через собственную глупость.
— Какое такое укрытие? — встрепенулась Торгунна, выглядывая из целой кучи шерстяных и меховых одежек, которыми укуталась по самые глаза. — От кого им укрываться?
— От белого ворона, — тихо ответил мальчик.
Сидевшие поблизости тревожно оглянулись — Воронья Кость стоял спокойно, лишь детские щеки слегка розовели на бледном лице. Тордис на всякий случай зачуралась при этих словах. Она неважно выглядела после всего, что ей довелось пережить в последнее время — лицо исхудало, глаза глубоко запали и казались какими-то выцветшими. Стоявший рядом Финн придвинулся поближе к женщине, словно бы желая ее защитить.
— Не следует вслух говорить подобное, — пожурил мальчика Квасир, на миг оторвавшись от кожаного ремешка, который он приделывал к шлему.
В ответ Воронья Кость лишь пожал плечами да поплотнее закутался в свой белый меховой плащ. Дом действительно казался выстуженным. В щель под дверью уже намело изрядно снега. Пролитая на пол медовуха замерзла янтарным озерцом, из которого торчала грязная истоптанная солома. Даже пауки передохли на таком холоде, и покинутая паутина сиротливо трепетала на сквозняках. Тонкие блестящие ниточки напоминали острые режущие кромки ножей.