Белый ворон Одина
Шрифт:
— Я Финн Бардиссон из Скании, по прозвищу Лошадиная Голова, — негромко объявил мой побратим. — Может, еще кто-нибудь желает, чтоб я поцеловал ему ногу?
В ответ — гробовое молчание.
— ОТВЕЧАЙТЕ, ПСЫ ПОГАНЫЕ!
В наступившей тишине хорошо были слышны всхлипы и стоны очнувшегося Люта. Несколько человек подхватили его на руки и потащили в глубь покоев — под опеку женщин, которые немедленно принялись врачевать ожоги гусиным жиром.
— Садись, Финн Бардиссон из Скании, по прозвищу Лошадиная Голова, — послышался голос Гирта Стейнбродира. — Ты
Сначала раздался один-два несмелых смешка, затем по залу пронесся общий вздох облегчения, и шум накатил, подобно прибойной волне. Финн с размаху воткнул в скамью лютов сакс и, обернувшись к Гирту, поднял рог в приветственном тосте. Я тоже, в свою очередь, поднял тост в честь Финна, и он кивком меня поблагодарил. И пока все это происходило, я краем уха прислушивался к Свенельду, который сквозь стиснутые зубы расспрашивал ближников: кто таков этот Финн Бардиссон? И, кстати, кто таков ярл Орм?
Я испытал невольную гордость от того, что имя мое на устах у всех. И одновременно меня томили нехорошие предчувствия. Довольно скоро они сложились в следующую мысль: «Боюсь, что сегодня мы оказали плохую услугу и князю Владимиру, и самим себе».
А следующим утром, когда все нехотя просыпались и продирали глаза, с балки упал мертвый скворец, и маленький Олав — с его мертвенно-бледным лицом и нежным румянцем на щеках — завел речь о белом вороне.
На мальчике была тонкая рубаха — голубая, точно яйца малиновки, и теплые штаны, заправленные в славянские сапоги. Поверх белый шерстяной плащ, отороченный собольим мехом. Голову покрывала массивная шапка из козьих шкур, которая закрывала уши и плавными завитками спускалась на самые плечи.
Олав стоял над мертвой птицей, а рядом с ним притаился его новый питомец — огромный светло-серый борзой кобель. Пес ревниво посматривал на наших собственных борзых, охраняя добычу хозяина. Внешний вид кобеля еще больше усугублял зловещее обаяние мальчика, ибо глаза у него тоже были разноцветные — точь-в-точь как у самого Олава.
Помню, как он впервые пришел к нам со своим псом. При виде этого чудовища все тут же поспешили зачураться. А Клепп Спаки с тех пор каждую свободную минуту употреблял на то, чтобы вырезать защитные руны на кусочках кости. Одна лишь Торгунна, неподвластная волшебному сейдумальчика, осталась невозмутимой.
— О боги! Вот теперь ты точно выглядишь, как маленький конунг, — с улыбкой воскликнула она.
Однако вдоволь налюбоваться на своего ненаглядного воспитанника Торгунна не успела. Пришлось отвлечься на нерадивую рабыню, которая от испуга выронила рабочую шкатулку и рассыпала костяные иглы по всему полу.
Надо сказать, что это великолепие — включая матерого кобеля, больше похожего на волка — Олав получил в подарок от князя Владимира. Вот и выходит, что прав оказался Квасир, когда в недавнем разговоре похвалил меня за особую проницательность.
—
Не знаю, право, как ему это удалось… Но только наш «маленький засранец» одним махом преодолел расстояние от бесправного раба до блистательного вельможи. Впрочем, как заметил Квасир, все могло быть гораздо хуже.
— Куда уж хуже? — прорычал невыспавшийся и злой Финн. — Охотников на наше добро хоть пруд пруди. Почитай, целая очередь выстроилась…
— Уж поверь, с колом в заднице ты чувствовал бы себя гораздо хуже, — огрызнулся я, возмущенный его неблагодарностью. — Хочешь проверить — могу это устроить.
Ко мне подошла одна из наших борзых. Она выложила свою крупную костистую голову на мое колено и горестно вздохнула. Вот ведь, тварь бессловесная, а тоже чувствует настроение… Другая злобно огрызнулась на приблизившегося кобеля. Тот ответил приглушенным рычанием, шерсть у него на загривке немедленно встопорщилась.
— Блейк, прекрати! — прикрикнул на пса Олав.
Блейк — по-нашему это означало Белошерстый, хотя на большинство известных мне языков это переводилось, скорее, как Бледный. Неважнецкое имя для пса. Впрочем, вряд ли он задумывался о подобном. Блейк и на окрик-то хозяина не обратил особого внимания. Однако задираться с нашими собаками не стал — для этого он был слишком умен. В такой холод даже собакам драться не хотелось. А с другой стороны, кто их знает? Шерсть у него на холке по-прежнему стояла дыбом — ну, чисто иголки у ежа. Да и наши собаки начали беспокоиться. Мы старались держаться в сторонке, никому не хотелось угодить в самую гущу собачьей свары. Наконец Торгунне надоело. Бросив презрительный взгляд в нашу сторону, она поднялась с места и бесстрашно двинулась по проходу. Шлеп-хлоп — это Торгунна щедро раздавала налево-направо оплеухи. В мгновение ока вся псарня с жалобным визгом расползлась по углам.
— Блейк, — как ни в чем не бывало повторила Торгунна, поправляя выбившийся темный локон. — Мило звучит. Теперь у тебя новый пес… и новая родня, как я слышала. Оказывается, в Бьодаскалли у тебя есть родной дед и тетки. И это не считая дяди Сигурда…
Воронья Кость равнодушно кивнул. Было очевидно, что серо-белый кобель для него гораздо важнее, нежели неведомая родня. Что для него эти люди — не более, чем имена… Даже Сигурд. Внезапно мне пришло в голову, что Олав очень одинок. А принимая во внимание, что ему пришлось пережить, может остаться одиноким на всю жизнь.
Финн бросил взгляд на его пса и пробурчал что-то нелестное.
— Тебе не нравится имя? — удивился мальчик. Затем указал на одну из борзых, которая снова припала к Финнову колену, и спросил: — А как, например, ее зовут?
— Собака, — коротко ответил Финн.
Олав, думая, что его разыгрывают, насупился и ткнул пальцем в другую борзую:
— Ну, а эту?
— Еще одна собака, — пожал плечами Финн и, приподнявшись с лавки, звучно выпустил ветры.