Берег Стикса
Шрифт:
— Скажи ещё, что мясо не из морга. Официант был уязвлён.
— В зале для VIP-персон вы можете получить живого человека. Любого.
— Как забавно. И кто дешевле всего?
— Младенец. Штука баксов. Почти задаром.
— Да… недорого. А самый дорогой?
— Эксклюзивный заказ. Типа негритянки-девственницы. Но это лучше заранее, иначе может получиться, что долго ждать придётся…
О, какая пошлость! Большего падения графиня даже не воображала.
Роман поморщился, выпил бокал змеиной крови, больше из принципа и для шика, чем от сильного желания, небрежно швырнул мэтру купюру, встал из-за стола, грохнув стулом. Ему было тошно.
Посетили сборище себе подобных.
Милое место. А мы-то, идеалисты, считали, что, покинув мир людей, окончательно оставили место, где всё можно купить за деньги. И вдруг натыкаемся на подобные отношения в Инобытии, — а ведь деньги тут дёшевы, очень дёшевы… За какие, скажите, деньги купишь это звёздное мерцание, этот туман, этот холодный жар, который…
Только украсть, отнять… или получить даром.
По дороге к машине Роман задумался, почему ему никогда не случалось видеть целующихся упырей.
«Упыри не делятся силой», — сказал Парень С Розой. А в голове появляются какие-то проблески. Вот как, вампиры, значит, делятся, а упыри её копят. Тянут и тянут, аккумулируют в себе, воруют, отнимают, покупают вместе с живым мясом и горячей кровью, копят и отдают в рост, как деньги… А потом эта сила, которая не находит выхода, изнашивает тело, точит остатки души… как крупный банковский счёт.
И упырь стирается о время своей собственной сокровищницей. Протухает, в нём появляются дыры — и сила, живая энергия мира, возвращается в мир. А упырь исчезает.
Вряд ли в рай или в ад. Вероятнее, окончательно и бесследно. Туда и дорога.
Падальщики. Паразиты. Тараканы Инобытия.
Романа замутило от гадливости. Теперь понятно, почему эти респектабельные трупы так кисло выглядят по сравнению с Василием и Ирой. Романова свита вынуждена по чуть-чуть обмениваться силой с людьми и самим Романом. Обмен не даёт им закостенеть в собственном голоде или собственной сытости.
С ними понятно. А Роман-то? Роман — что такое?
Роман вспомнил Аннушку и горько вздохнул. Его мучили приступы тоски. Как получить это снова? Как оказаться рядом с чистым, сильным, светлым, знающим некую важную истину — и не чувствовать себя вором, изгоем, насильником?
Почему, ну почему вампиры не хотят иметь с ним дела? Смешно, но в понимании этого вопроса Роман не продвинулся ни на шаг. Ему гораздо сильнее, чем при жизни хотелось понравиться, — но понравиться не выходило. Все шаги в этом направлении выглядели как-то неловко.
Роман вдохнул живой ночной запах и захлопнул дверцу автомобиля.
Я не хочу быть упырём. А вампиром быть не могу.
Почему-то.
Милка ужинала.
На ужин было сырое мясо какого-то беспризорника, который попросил денег на хлебушек. Щас, на сигареты, небось, судя по ассортименту ларька, около которого этот мальчишка ошивался. И Милка сказала, что дома даст, потому что с собой нету. А этот придурок с ней совершенно безропотно пошёл. Обворовать хотел, не иначе. По квартире Милки так стрелял глазами, что сразу понятно — присматривался. У таких всегда полно знакомых воров.
Не вышло у твари.
Милка улучила момент и перерезала ему горло. Вышло так же быстро и просто, как с тёткой в подъезде. Только теперь Милка была умная. Она знала, что делать. Она подставила под струю крови тазик. Много крови. Хорошо. Потом, когда кровь вытекла, раздела тело — грязное, жаль. В карманах — мелочь рублей на триста. Вот сволочь. Попрошайка поганый, обмануть хотел. Вот и получил. Втащила в ванну, помыла и разрезала.
Мясо.
Милка стала очень сильная. В суставах всё это дело легко ломалось. Как куриные ножки. Милка облизывала губы. Здорово.
Кишки и голову она решила выкинуть. Зачем ей? Мозги из головы сложно достать. А потроха не едят, да?
Остальное она запихнула в холодильник, завернув в полиэтиленовые пакеты. На потом. Это сколько ж времени можно теперь не выходить на улицу! Недели две, наверное. Сидеть дома, с Принцем разговаривать. Иногда телевизор посмотреть. Хорошо.
Кровь она выпила за одну ночь. Хотя к утру вкус уже был не тот. Свернулась. И остыла. Хорошо, когда она горячая. Жаль. Но всё равно допила. Не пропадать же добру.
Отходы выкинула на помойку в старой хозяйственной сумке. Отнесла подальше от дома, на всякий случай. Сумку было не жалко, потому что она уже порвалась в нескольких местах. Чёрт с ней.
А ужинала она теперь как полагается. Мясо жевалось легко и зубы перестали болеть. И даже, как можно было нащупать языком, удлинились клыки. Милка стала, как вампир. Смешно.
Принц смотрел на неё с портрета, и она думала интересные вещи. Может, он тоже вампир? Может, это портрет графа Дракулы, заколдованный? А теперь, из-за того, что он в неё влюбился, через портрет, она тоже стала вампиром? Его невестой? Поэтому не отражается в зеркале. К тому же в последнее время Милка начала замечать, что не отбрасывает тени. Вот здорово.
Только теперь ей действительно нельзя на солнце. На солнце вампиры не могут жить. На всякий случай Милка занавесила заклеенные картоном окна ещё и шторами. Так спокойнее.
А когда начинается утро, чувствуется. В сон клонит. Вампиры спят днём, а ночью охотятся.
Иногда Милке только делалось жаль, что Принц не может говорить. То есть, она представляла себе, конечно, что такой кавалер, древний, влюблённый, мог бы ей сказать, но иногда просто ужасно хотелось услышать. Но в волшебстве было что-то чуть-чуть недодумано: он только молчал и немножко улыбался. И Милка говорила за двоих.
Если бы он вышел из портрета, это тоже было бы здорово. Тогда можно было бы с ним… то, что с теми… по-настоящему… Иногда Милке снилось, каков Принц на ощупь. Какой-то обжигающий холод. Вот бы…
Но чего нет, того нет.
Милка не унывала особенно.
Только в последнее время боялась воров. Из-за того съеденного оборванца. Замок, плохой замок, старый, было никак не поменять, потому что как-то не заходилось в ночной супермаркет, где было слишком многолюдно. Поэтому Милка постоянно носила с собой свою лучшую вещь.