Берег тысячи зеркал
Шрифт:
— Когда мы улетали, пожар уже достиг квадратов у расположения. Если ты будешь ждать разрешения на взлет, садиться будет негде, Джеха. Во время основного выброса, произойдет землетрясение. Оно достигнет амплитуды не менее семи, а то и восьми балов. В таких условиях покрытие полосы будет разрушено глубокими трещинами, а спустя какое-то время часть острова накроет цунами. Потому, не жди. Взлетайте.
— Вон Хо, — Джеха обращается к парню, даже не повернувшись к нему. Мужчина цепко смотрит в мои глаза и продолжает: — Выведите
— Мы не успеем, — начинает парень.
— Если ты продолжишь трепаться, то мы действительно не успеем. Выполняй, — Джеха кивает ему на выход, а сам садится за штурвал и немедленно связывается с диспетчером.
Он продолжает настаивать, и наконец, просто ставит перед фактом, что взлетает.
Наши взгляды встречаются еще раз. В этот раз в глазах Джеха, я вижу совершенно иное. В них больше нет пренебрежительного и снисходительного отношения. Он смотрит на меня иначе. Смотрит так, будто действительно принял, и стал уважать.
— Я жду вас, — уверенно произношу, а в ответ получаю такой же уверенный ответ:
— Мы вернемся, невестка.
Сдерживая растущую дрожь, я покидаю салон транспортника. Как только оказываюсь в толпе прибывших, на меня обрушивается лавина дурацких вопросов.
Кто я? Откуда? Где мои документы?
Смотрю на работников спасательных служб, как на инопланетян. Отвечаю точно так же машинально, а когда думаю о том, что еще пять часов должна провести в полной неизвестности, отчаяние накрывает с головой.
Несколько полицейских, пытаются провести меня к карете скорой, но я отказываюсь от помощи. Стоя среди толпы, почти у стоянок самолетов, я жду. Отсчитываю проклятых десять минут, и впервые так внимательно и не моргая, наблюдаю за взлетом самолета.
Транспортник поднимается в небо. Оно, будто издеваясь, выглядит слишком красиво. Невозможно синее, и невозможно яркое, оно совершенно не похоже на посеревшее небо над островом.
— Мадам, я представитель французского консульства. Меня зовут Жак Руссо. Вам нужна помощь, мадам? Чем мы можем…
— Ничем, — я опускаю взгляд от неба, и осматриваю высокого брюнета в легкой рубашке. — Вы ничем не можете мне помочь, месье. Спасибо.
— Мадам, вас ждут родственники? Не нужно вам оставаться в аэропорту. Вас должен осмотреть доктор.
— Отдайте этого доктора людям, которые в нем нуждаются. Здесь толпы раненных, месье. А вы предлагаете помощь человеку, на котором нет ни царапины.
— Вы гражданка…
— А они люди. Живые. Мне отдать кому-то из них свой паспорт, чтобы им предоставили помощь? — я знаю, что поступаю неправильно.
Я выплескиваю весь страх на мужчину, но иначе не могу. Нет сил, их не осталось, а все, что хочу — тишины, теплых объятий и мягкого шепота.
Все это у меня было еще десять часов назад. Все это было. И опять пропало.
— Простите, месье Руссо. Простите, и надеюсь, вы понимаете мои чувства.
Мужчина уже спокойнее и молча кивает. Более слов не требуется, наш разговор состоялся. Потому он уходит, и действительно предоставляет врача и карету скорой людям, на которых я указала.
С этого момента, начинается другой отсчет.
Пять часов, которые воспринимаю, как вечность.
Как тень, я хожу вдоль окон терминала. Меряю шагами пространство от одной стены к другой. Вокруг бегают волонтеры, и медики. Они оказывают первую помощь людям прямо в аэропорту, ведь никого из островитян не выпускают за пределы терминала. Именно на таких условиях, Филиппины согласились их принять. У этих людей нет статуса беженцев, у них нет здесь прав, но они живы. Наверное, последнее — главное. Если ты живой, и если ты все еще способен дышать, — неважно есть у тебя паспорт, или нет.
Нет ничего важнее жизни.
Делая новый шаг, я вдруг чувствую вибрацию. Опускаю взгляд на сотовый, и провожу пальцем по экрану телефона Сана. Жетоны выпадают из руки, а цепочка цепляется за пальцы, не позволяя им упасть. Я как завороженная открываю сообщение, в котором не понимаю ни слова. Иначе и быть не могло, письменный корейский я так и не освоила. Однако, что-то так и подсказывает, что сообщение пришло от Ханны. Как только я решаюсь посмотреть вложения, телефон взрывается потоком не доставленных писем на электронный адрес Сана. Уведомления приходят одно за другим, а когда я замечаю свое имя, быстро перехватываю пальцем всплывшее окно.
Нажимаю на него, а руки не слушаются. Озноб прошивает тело, и мне бы не читать его переписку, но то, что вижу, приводит в шок. В этом проклятом чате сотни сообщений с информацией обо мне. Здесь десятки моих фото, и столько же ссылок на все статьи о молодой и подающей надежды ученой. Листая назад вверх чата, я будто отматываю время назад. Смотрю на два года, которые прожила без него.
Он действительно ждал меня?
Я не могу поверить в то, что вижу. Так ведь не бывает. Как такое возможно, чтобы мужчина два года, будто сталкер, наблюдал за жизнью женщины, бросившей его? Я ведь даже не позвонила. Ни разу.
А он ждал. Сан ждал все это время меня.
Чувствую, как ноги подкашиваются, и хватаюсь за стекло окон. Медленно, и не отрывая взгляда от экрана, я опускаюсь прямо на пол. Сажусь на холодный кафель, и почти ничего не вижу. Все застилает пелена слез. Но я ведь не плачу. Тогда почему, все такое размытое и мутное, почему на мои руки что-то капает?
— Ой, мамочки… Мамочки, какая же я дура… — едва слышно, и сквозь всхлипы шепчу. — Дура. Господи. Дура…
До меня нет никому дела, и это радует. Это так хорошо, когда в момент озарения, и в то время, когда жизнь переворачивает всю душу, заставляя делать вдох, тебе никто не мешает.