Берег тысячи зеркал
Шрифт:
— Куда они садятся? — осекаю его. — На борту этого транспортника важный участник моей экспедиции. Я требую, чтобы вы взяли нас с собой.
Вру нагло, и кажется, довольно убедительно. Мужчина, продолжая размахивать руками, почти поддается.
— Вы знаете, какие проблемы у вас могут быть, если я обращусь во французское консульство? Зачем вам это? Просто позвольте поехать с вами. Мы не будем мешать. Я должна забрать только своего коллегу. Сама. Убедиться, что с ним все в порядке. Это облегчит вам головную боль. Не находите?
Мужчина сдается и поджимает
— Ваша быть права. Садиться в один из фургон. Но не сметь и рта раскрывать кто вы. Вам ясно?
Мы с Кан Мари быстро киваем, и, не сговариваясь, запрыгиваем в первую попавшуюся машину. Замечая такое соседство, спасатели и медики вскидывают брови, но молчат.
Как только колонна трогается, за ней с места срываются несколько карет скорой помощи, и еще два грузовика с военными.
— Это просто сон. Я знаю, что это сон, — Кан Мари продолжает сжимать мою руку, и тихо шепчет.
Всю дорогу женщина читает странную молитву, слов которой не разобрать. Так сильно и с такой мольбой шепчет, что я замираю взглядом, концентрируясь на ее тихом голосе.
Мы едем не меньше получаса. В фургоне без нормальных окон, сыро и душно, но мне и без того не вздохнуть. Мы мчимся в неизвестность, которая взрывается вечерними красками алого заката. Именно так, в лучах заходящего солнца, выглядит песчаный берег и порт рядом с ним. Двигаясь за спасателями, спускаемся вниз. Стараемся не отставать, и не мешаться под ногами, когда рядом пробегают военные. Они готовят два больших спасательных катера в такой спешке, что возвращается страх.
Он и не покидал ни на секунду, но смотря на приготовления людей вокруг, вязкое чувство жестоко напоминает о себе тупой болью в груди.
Наша группа следует к катерам, но нас с Кан Мари останавливают уже не обычные медики и волонтеры, а военные с автоматами на перевязи. Они и слушать нас не хотят, грозят оружием, и толкают в сторону. Ничего не остается, как встать на берегу и всматриваться в небо.
Оглядываясь, замечаю, что все же некоторым островитянам позволили приехать сюда. Видимо, они родственники тех, кого не успел забрать Джеха в прошлый раз. Деревенские люди вряд ли имели родных с паспортами Кирибати.
Смотрю на небо, а оно только сильнее краснеет. Не могу понять ничего, а от того хуже щемит сердце.
— Они сели? Вера-ши. Как понять?
Кан Мари встречает мой взгляд и затихает, как и я. Мы не понимаем ничего, но продолжаем ждать. Стоим неподвижно, и едва дышим. Уже и солнце сесть успело, а горизонт пустой. Спасатели переговариваются по рации, и ждут у машин с медиками. Вскоре они снова начинают быстро перемещаться, разворачивают странные накидки серебристого цвета, обустраивают две палатки. Так слажено действуют, что спустя несколько минут на берегу вырастают два огромных медицинских шатра.
— Вера… — тянет сиплым голосом Кан Мари, и хватает меня за руку. — Вера, смотри.
Она указывает на залив, в который сворачивает первый катер. Он движется медленно, но даже с такого расстояния видно, что судно переполнено людьми.
— Сели… — шепчу, как безумная. — Они сели.
Как только катер швартуется, к нему бегут волонтеры. Они помогают людям сходить на берег, а я как обезумевшая, осматриваю каждое лицо высохшими глазами. Не моргаю, не дышу, и не двигаюсь, но его лица так и не замечаю. Сана нет ни в толпе людей, ни с группой военных из расположения.
Старшина Ю. Где старшина Ю? Где Вон Хо, и где Джеха? Почему нет… его?
Сердце готово из груди выпрыгнуть, а в горле сухо, как в пустыне. Где он? Снова пробегаю взглядом по толпе, но его нигде нет. Как и на втором катере, который приходит через несколько минут.
— Вера, где они? — грубо и со сталью шипит Кан Мари. — Вера, все здесь? Да? Так ведь? Где же экипаж?
— Спокойно, — я хватаю ее за руку, но в последний момент, Кан Мари ее вырывает и срывается с места.
Да только я и шагу ступить не могу. Смотрю на моторную лодку, из которой прямо на воду у берега спрыгивают шесть фигур. Они вместе идут к берегу, едва передвигают ногами, но выходят на него, а Сан понимает взгляд.
Он долго осматривает толпу ожидающих, ищет меня, а я, как калека, не могу взять под контроль тело. Оно не слушается, не поддается мне. Видимо, это ступор, от которого не так легко избавиться. То состояние, когда воздух врывается в легкие, как-то странно легко, а сердце издает гулкие удары все медленнее. Оно стучит сильно, но каждый его удар, как толчок в грудь.
Посмотри… на меня. Шепчу мысленно, и даже на таком расстоянии слышу, как Джеха в шоке ругается с Кан Мари. Эти двое замерли по косточку в воде, и не могут отойти друг от друга.
Она к нему бежала, а я до сих пор сдвинуться с места не могу. Почему?
Сан кивает медику, и отправляет его прочь. Он вообще ни на кого не обращает внимание. Стоит точно так же, как и я, и смотрит. Как же он смотрит. Глаза — это действительно лучшее в тебе. Это то, что заставило меня обрести веру.
Сан первым делает шаг. За его спиной замечаю теплый взгляд старшины Ю. Парень переводит его в мою сторону, и легко кивает в поклоне. Словно добавляя: "Я же говорил вам…"
Да, он мне говорил, что слабость должна стать сильной, чтобы перестать ею быть. Наверное, потому я не плачу, не дрожу, а продолжаю рыдать внутри. Я так вою в мыслях, что явственно чувствую, как глохну.
Сан медленно приближается, а когда встает в шаге, я глубоко вдыхаю, но он опережает меня:
— Профессор, у вас есть кое-что мое.
Издаю дурацкий, и такой неуместный смешок, но киваю. У меня действительно есть кое-что важное. Размыкаю кулак, а из него выпадают жетоны. Они издают громкий звон, а Сан прищуривается.
— Вернете? — шепчет огрубевшим голосом, вынуждая дышать глубже.
Слезы уже близко. Они подбираются комком к горлу, режут глаза, и не дают нормально дышать. Сан замечает это сразу, но молчит. Не произносит ни слова, пока я надеваю жетоны на его шею. Провожу пальцами во влажных волосах, ощупываю холодную кожу. Запах гари, копоти и металла настолько сильно касается носа, что я с силой сдерживаю первый всхлип.