Берег тысячи зеркал
Шрифт:
Я разворачиваюсь к двери, но останавливаюсь, как только слышу достаточно звонкий, но холодный тон женщины. Она явно обращается ко мне, ведь в конце ее слов, улавливаю свое имя. Медленно повернувшись, встречаю цепкий взгляд, не терпящий возражений. Женщина отодвигает стул и жестом, не просто приглашает, а требует, чтобы я села, и видимо успокоилась.
Осмотрев Сана, замечаю, как он кивает ей, а следом подталкивает меня к столу со словами:
— Садись. Тебе нужно пообедать. Все соберутся только вечером, а голодной Имо тебя оставит, только через свой труп. Поэтому, не упрямься. Обидишь
Я поджимаю губы, а когда в гостиную вбегает Ханна с тапочками в руках, вздрагиваю. Девочка быстро подходит, а посмотрев осторожно на отца, получает одобрение и протягивает мне обувь.
— Надень, — с каким-то странным смешном шепчет Сан. — Они маловаты будут, но у нас не принято ходить в обуви по дому. Не знаю, как у вас…
— Так же, — тушуюсь и киваю, забирая у малышки тапочки, из которых действительно будут свисать пятки.
— Ну, хоть что-то похожее, — резонно замечает Сан.
— Многое похоже, — раздраженно шепчу, снимая обувь. — Но отношение к некоторым вещам, действительно, слишком разное. Например, к словам о браке у вас отношение явно легкомысленное.
— Отнюдь. Я бы даже сказал слишком серьезное. Уверен, это как раз у вас, легкомыслие — основа всех отношений. Наверное, потому ты и сбежала. Не принято вести диалог, после… прогулок? Это ли не легкомыслие? — так же тихо парирует Сан, снимая свою обувь. — Так уж и быть, его тоже отнесем к общим чертам. Пойду на уступки.
Он быстро отвечает и осматривает мое лицо, уличив момент, когда его друг начинает задушевную беседу с его тещей.
— Не смотри на меня так, — с дрожью требую, ведь начинаю терять нить происходящего, только заглянув в его глаза.
Он все так же красив. Нет. Теперь стал еще красивее. Дьявольски, я бы сказала. На нем военный китель, но я вижу мужскую грудь, покрытую испариной, бугристые мышцы, бронзовую кожу. Вижу обнаженное крепкое тело, в отражении зеркал ванной комнаты. Она за тысячи километров отсюда, но магия в том, что в любой момент я могу в нее попасть снова. Оказаться в его руках, под горячими струями воды, просто вспомнив. Настолько ярко все сохранилось в памяти.
Возбуждение вырывается едва ли не горячим выдохом. Сан замечает это сразу. Он прищуривается, уличает момент, осматривает откровенно и едва ли не похабно.
С ума сошел что ли?
— Как? Вот так? — еще и спрашивает, смотря пристальнее, жарче и откровеннее.
Господи, он рехнулся? Еще момент, и эти гляделки заметят все.
— Прекрати, Кан Чжи Сан.
— Не придавай этому большого значения, как и раньше. Я принял во внимание твою легкомысленность.
Отвесив колкость, он направляется к дочери, а я улавливаю недовольство во взгляде майора Пака. Ну, еще бы. Судя по всему, у этого мужчины, изначально ко мне было предвзятое отношение. Можно подумать, это я настояла на подобной затее? Моя бы воля, летела бы уже домой, или осталась лучше в той странной гостинице.
Ощущения непривычного и скованного поведения не нравятся. Мне не комфортно, и это чувство сложно изменить даже спустя несколько часов в доме Сана. Мы так и не говорили. Вернее, мы вообще не пересекались даже внутри дома. Он принял душ и переоделся, пока я ела. Молча жевала странную еду, которая казалась слишком острой и безвкусной. Остается только начать ко всему придираться из-за собственной неуверенности.
Но так и есть. Я не уверена в себе, и все становится хуже, когда забрав Ханну, Сан и его дружок, покидают дом. Куда он уехал никто мне не сообщил, как и то, когда вернется, никто не сказал. Очаровательно.
Продолжая сидеть за столом, я роюсь в сотовом, водя пальцем вдоль экрана то вверх, то вниз. На заставке нелепое фото пейзажа. Раньше там было совместное фото с Алексеем. А теперь я сижу в секторе кухни чужого дома, в чужой стране, рядом с семьей чужого мужчины. Чужого… Что за глупость? Наверное, потому, уснув, как ребенок по дороге сюда, я проспала на его плече не меньше часа. Прижалась, как к чему-то надежному, прильнула, потому что захотела ощутить защиту.
Это оказалось трудно. Чертовски трудно отвечать на личные и неудобные вопросы от посторонних людей. Не менее сложными стали и колкости адвокатов Платини. Они пытались выставить меня едва ли не шлюхой, прикрывающей убийство, совершенное ее любовником. Горечь подбирается к горлу, как только вспоминаю гадкий голос Де Ланжерона, и его убогий акцент. Он то и настаивал на том, что я потаскуха, которая сбежала в Париж, бросив мужа калеку. Бывшего мужа… Алексей уже не мой. И мы больше не вместе. Он дал четко понять, чего хочет. У меня нет права мучить его еще и своим присутствием. Не после того, как прыгнула в постель к другому мужчине.
Невольно вздрогнув, поднимаю взгляд. За своими мыслями, я совершенно забыла счет времени. В окна давно пробиваются лучи заката, а мои ноги затекли от того, насколько долго я сидела за столом. Два часа? Может три? Не знаю, но женщина, которая садится напротив, знает точно. Она не трогала меня, не заговаривала, не подходила близко. Наблюдала со стороны. Тогда, что ей нужно сейчас? Мы не сможем понять друг друга даже на уровне слов. Она, очевидно, не знает английского.
— Почему ты боишься меня, Вера-ши?
Мороз бежит по телу сразу, когда я отчетливо слышу хоть и неразборчивую, но знакомую речь на английском. Округлив глаза, тут же беру себя в руки. Ну что за невежество? Даже вести себя в чужом доме не умею. Тем более в таком, где я не понимаю ни порядков, ни обычаев. А есть ли разница? Я чужая здесь, и как рассказывал Женя, останусь такой всегда, вне зависимости от того, знаю я манеры и этикет корейцев, или нет.
— Я не боюсь вас, — ложь. Я жутко боюсь эту женщину. Настолько, что вяжет горло. Объяснений этому нет, но подобное факт. Она меня пугает тем, как цепко и прямо в душу заглядывают ее глаза. — Я всего лишь пытаюсь вести себя вежливо и не переходить черту.
— Если ты здесь, значит, черта пройдена. Он никогда не приводил в дом женщин. Ты первая, кто переступил мой порог за последние десять лет.
Она говорит спокойно, ее голос звучит монотонно и сухо. Впечатление, что я прохожу сложную проверку, причин которой не понимаю.
— Ты до сих пор замужем? — этот вопрос вводит в ступор.
Видимо, ей известно все обо мне. Как и том, как начудил в суде Сан. Пытаясь скрыть неловкость, и стыд, я прячу взгляд. Как же все нелепо и неудобно.