Берег тысячи зеркал
Шрифт:
Открыв дверцы, тянусь к крючкам и снимаю свою зеленую ветровку. Вера не сопротивляясь, позволяет одеть ее, но смотрит слишком странно.
— Ты всегда ведешь себя так… деспотично? — она прищуривается, а закатав слишком длинные рукава, с вызовом продолжает на родном.
Что-то бормочет, злится, чем вынуждает остановить ее, и спокойно поправить куртку.
— Не злись. Мы поговорим сегодня, и ты уедешь. Я не мог тебя отпустить, пока ситуация не станет спокойнее. Так безопаснее, и приятнее, чем ждать окончания процесса в гостинице под конвоем.
— Значит, ты потому…
Не
— Мог же сразу все объяснить, — негодует, поправляя куртку. — Зачем так поступать?
— Как? Легкомысленно? — приподнимаю бровь.
— Глупо, Кан Чжи Сан, — припечатывает, а я ухмыляюсь.
Видимо, я разозлил ее еще больше. Вера не говорит более ни слова, предпочитая мне, общество Имо и Ханны. Не сказал бы, что ее выбор не радует. Наоборот. Он приносит новые эмоции полноты. Как вчера вечером за ужином.
Я хорошо понимаю, почему затеял это все. Слишком хорошо. Но, кажется, Вера обманывает себя. Я вижу, как она смотрит на меня. Как делала это вчера. Даже сейчас ее взгляд, ее поступки, — приезд и попытка помочь, — все это говорит, что я ей не безразличен.
У нее чувства ко мне, но она их боится. Не хочет принять, потому что я тоже… летчик и военный.
Мы выходим в открытое море спустя час, когда начинается прилив. Вера занимает место у борта. Сидит рядом с Ханной, но постоянно прячет взгляд. Малышка то и дело, что-то пытается объяснить ей, показывает на высокие скалы, а потом на берег.
Она хочет, чтобы Вера увидела зеркала?
На лице появляется озорная улыбка, я поворачиваю штурвал слишком резко. Корпус накреняется, а на палубу падает водопад брызг. Веселый женский смех и ругань Джеха за спиной подтверждают, что я попал в точку, когда совершил такой маневр.
Все девушки остались довольны. Кроме одной. Повернувшись, я натыкаюсь на завороженный взгляд светлых глаз. Вера, кажется, совершенно не замечает веселья, которое я учинил. Она неотрывно смотрит на берег, поднимается, а подойдя ко мне, всматривается в то, что создала своими крохотными ручками Ханна.
Солнце еще не поднялось высоко, но в его лучах особенно ярко видна мозаика моей девочки. Она намеренно выложила ее так, чтобы утром солнечные лучи, превращали забор над склоном в настоящий сверкающий бриллиант.
— Как тебе мой маяк? — тихо спрашиваю, зная, что Вера услышит, несмотря на шум волн и работу мотора.
— Маяк? Вот эта красота? — она поднимает лицо, и смотрит на меня с восторгом, как ребенок. — Это же, как искрящаяся крошка. Я никогда не видела такого. Кто это сделал?
Скосив взгляд, осматриваю свое сокровище, которое силится помочь Джеха расправиться с сетями и рыбой. Мы забрали только несколько из тех, что я оставил три недели назад. Впереди еще парочка часов на то, чтобы раскинуть новые.
— Ханна так назвала мозаику из зеркал, которую выложила для меня. Она сказала, что это "маяк для папы", чтобы я смог всегда найти дом. Увидеть его и с небес, и с моря.
— Она невероятно талантлива, — услышать такое из уст Веры, все равно что ощутить целостность реальности, ее правильность. — Столько работы, и такой результат. Из чего она?
— Из осколков зеркал, — складываю руки на груди, осматривая берег, который искрится светом тысяч отражений солнечных лучей, и виден с расстояния нескольких миль. — Ханна с детства разбивала старую посуду, бутылки, и стекла. А потом складывала из осколков мозаику. То во дворе, то в доме. А когда, однажды, увидела, как Имо освежает старый забор у лестницы к пляжу, стала украшать и его по-своему. Я запрещал, — нахмурившись, бросаю взгляд на Веру. — Но, потом понял, что это не поможет. Она продолжит бить зеркала или стекло, а это опасно. Обдумав все, в этом году я купил необходимое у профессионалов, а когда вернулся из Парижа, меня ждал вот такой сюрприз.
— Она тебя очень любит, Сан.
— Очень, — киваю, и мы замираем, смотря друг другу в глаза. — Но она видит меня дважды в год, Вера. Так что, этот маяк не радует меня, а наоборот. Он подтверждает, что мой ребенок, из тоски, пытается всеми силами показать, насколько я для него важен. Знаешь, почему?
— Не поверишь, но знаю, — Вера опускает голову. Кажется, я задел ее своими словами, или напомнил что-то грустное. — Мой отец. Он ученый, Сан. Достаточно известный и серьезный человек. Когда умерла моя мать, мы с ним остались вдвоем. Не смотря на то, что мне было десять, я почти не помню ее. Но зато хорошо запомнила моменты, когда отец уезжал на многие месяцы в экспедиции, оставляя меня одну. Потому, Сан, я знаю, что чувствует Ханна. Это не попытка показать тоску, Сан. Ее мозаика доказательство, что ты — самый важный человек для нее, и что у тебя всегда будет тот, кто будет ждать тебя дома.
— Ты близка с отцом? — вопрос вырывается сам. Я не намерен влезать в их отношения, но прежде, чем Джеха все узнает, должен понять, как рассказать ей о том, что нам стало известно. — Вы жили вместе все это время?
Осторожность в голосе не мешает. Наоборот, располагает Веру к разговору, и она решается отнестись ко всему происходящему спокойно. Даже садится на два сложенных ящика у стены рубки, но молчит. Видимо, собирается с мыслями. Я заглушаю мотор, а бросив взгляд на палубу, предусмотрительно слежу, чтобы нам никто не помешал. Хотя, это вряд ли. Кан Мари увлечена помощью Ханне и Джеха, а моя любимая старушка и так все понимает. Она кивает мне, начиная командовать, как капитан корабля. Все-таки, этот улов — ее хлеб.
— Сан, на самом деле… — в каком-то порыве, Вера поднимает взгляд, но следом он снова потухает. Она боится сказать мне что-то? — Отец не хотел отпускать меня сюда. Он был категорически против этого. Против, потому что узнал кто ты. Я хотела, чтобы он надавил на Платини, помог нам, но он отказал и в этом. Теперь я боюсь потерять и его, Сан. Мне действительно нужно вернуться домой как можно скорее.
Значит, он знаком с Платини. Я стараюсь не выдавать холода во взгляде. Сказанное Верой звучит весьма странно. Он отправил ее в Париж сам. Отправил, очевидно, чтобы оторвать Веру от лежачего мужа. К этому выводу я пришел, пока размышлял, почему она сбежала в то утро. Но он не сказал ей, что приезжал к Платини. А значит, скрыл.