Берег тысячи зеркал
Шрифт:
— Ты хочешь сказать, что отец намеренно скрывал от дочери реальное состояние ее мужа? Зачем? Чтобы отправить в Париж? Чтобы она согласилась уехать и бросить его? — убито спрашиваю, а пальцами сжимаю конверт и снимки с такой силой, что бумага трещит.
— И намеренно развел их. От ее имени заплатил нужные деньги, подготовил все документы сам. Пока Вера была в Париже, именно Преображенский инициировал развод совместно с родителями ее мужа. Он все провернул с одной целью — чтобы Вера оставалась в Париже, и не возвращалась обратно домой.
—
— Теперь это кажется весьма логичным.
Джеха не успевает закончить. Вера выходит во двор с Ханной. Дочка тянет ее к выходу на лестницу, видимо, чтобы показать мозаику вблизи, но Вера не понимает. Просто кивает и улыбается. Она не знает языка, и просто доверяет Ханне. Идет за ней следом, как за поводырем. Проявляла ли она такое же доверие к отцу, который совершив подобное, сделал собственную дочь слепой марионеткой?
Джеха встречает мой взгляд с пониманием. Он убедился в том, что Вера не пыталась манипулировать ни мной, ни кем либо еще. Он, наконец, понял, что манипулировали Верой.
— Ситуация стала спокойнее, — он начинает осторожно. — Ее надо отпустить. Рассказать все, и отправить домой, Сан. Иначе, Платини, может навредить ей, или ее мужу еще больше.
— Знаю, — сухо отвечаю и поднимаюсь.
Но я должен попытаться еще раз. Боюсь, даже отпустив, не перестану ждать… и пытаться.
— Забронируй ей билет на вечерний рейс, — прошу Джеха об услуге, и киваю на конверт. Я знаю, что она уйдет опять. Но хочу обмануться еще один раз снова. — Я отвезу ее сам, но сперва, поговорю. Конверт оставь в своей машине. Если позволишь…
— Конечно, — Джеха кивает. — Мы с Кан Мари приехали не на один день. Сам знаешь, как она привязана к Ханне. Бери тачку, и поставь в этой истории точку, пока не поздно.
Я смотрю на друга, и понимаю мотивы его просьбы. Джеха волнуется обо мне, и по-прежнему уверен, что Вера не лучший выбор. Однако он сделан, и его еще очень долго ничего не изменит. А может, и никогда.
Кивнув Имо, которая вышла во двор с Кан Мари, я иду в сторону лестницы и забора над склоном. Шаги почти беззвучны, ведь их заглушает шум моря и ветра. Я всегда любил это место, здесь — под забором матери Бон Ра, часто прятался, когда отец входил в особый алкогольный раж.
Сейчас у этого забора стоит Вера. Присев, она внимательно рассматривает несколько метров сверкающей мозаики, выложенной в причудливые фигурки животных, цветов, и пейзажей. Ханна умудрилась изобразить осколками даже очертания леса и луны над ним.
Несколько минут я не тревожу их. Хочу насладиться этой картиной. Так она мне нравится, и так отпечатывается в самом укромном уголке души.
Ее взгляд, чистый и светлый, обращен вверх. Пухлых губ касается улыбка. Ведомые порывами ветра, по ним плавно двигаются светлые пряди волос. Вера светится на солнце, и дело не в том, что она одета в белое. Она сама похожа на солнце, которое заставляет сверкать осколки зеркал ярче.
— Аппа. *(Папа) — Ханна замечает меня первой. Малышка машет, подзывая ближе, но я смотрю на Веру. Мы смотрим друг на друга, и у каждого в глазах молчаливое согласие. — Папа, иди к нам. Помоги мне рассказать Вере про мозаику. Я хочу рассказать ей, что это твой маяк.
Ханна подбегает, тянет за руку, и я, наконец, делаю шаг. Как только подхожу, решаю, что смысла больше ждать нет.
Пора поговорить.
— Пресса успокоилась. Ты можешь улететь сегодня вечером, Вера. Но сперва, я прошу тебя поехать со мной.
Мои слова Вера встречает, молча, а кивнув, улыбается Ханне.
— Аппа, ты рассказал про маяк? Да?
— Да, милая. Вера знает, и ей очень нравится. Она считает, что у тебя талант, — отвечаю и глажу Ханну по голове.
Дочка поворачивается к Вере. Она искренне улыбается, и легко кивает в поклоне, благодаря за похвалу.
— Ханна, иди, помоги Мари-ши и хальмони*(бабушке). Нам с Верой нужно поговорить. Разрешишь? — аккуратно интересуюсь, а Ханна кивает.
Она быстро обнимает Веру, а со словами, что ждет ее во дворе, убегает к бабушке и Мари. Проследив за тем, как дочь скрывается за поворотом, возвращаюсь к Вере.
— Как насчет, научить тебя водить лодку? — хрипло, и на низких тонах спрашиваю, зная, что вряд ли этот разговор будет простым.
Вера опускает взгляд, а повернувшись к морю, тихо отвечает:
— Ты снова пытаешься тянуть время, Сан. Это бесполезно.
— Позволь сделать все, как в тот день у Монмартра. Только сделать в этот раз действительно правильно.
Она возвращает свой настоящий взгляд. Смотрит долго, пристально, цепко, и по-новому. Такой нежности и тепла в ее глазах я не замечал ни разу.
— Хорошо, Сан. Научи меня водить лодку.
— Отлично. Пошли.
На причале я хочу снова помочь ей переступить борт, но Вера намеренно уворачивается, и спрыгивает на палубу сама. Ничего не остается, как, не обращая на подобное внимание, войти в рубку и завести мотор. Когда лодка трогается с места, я не задумываюсь о том, куда мы плывем. Я знаю место, которое хочу ей показать. К нему мы и следуем около десяти минут.
Заметив впереди очертания трех скал, я увеличиваю обороты, и направляю лодку именно туда. В небольшой лиман, окруженный ими, и словно спрятанный от посторонних глаз. Как только мы вплываем внутрь, заглушаю мотор и останавливаюсь.
В надежде, что Вере понравится это место, бросаю взгляд на палубу. Осматриваю ее фигуру, и жду. Хочу, чтобы повернулась и улыбнулась. Однако взамен вижу совершенно иное. Она поворачивается, но в ее глазах нет восхищения, в них решительность и холод.
— Все, что ты делаешь, зря, Сан, — она не говорит, а пытается оттолкнуть. — Все это зря, потому что не удержит меня. Я итак совершила глупость, что позволила это все, и приехала сюда. Зачем ты пытаешься ухаживать за мной, если знаешь, чем все закончится?