Берег тысячи зеркал
Шрифт:
Ну же. Скажи, что я никто.
— Хочу, — рычит, как кошка, а мне срывает крышу.
Набрасываюсь на нее, как голодный. Точно так, как хотел весь день, пока наблюдал за ней. Глухо выдыхаю в горячий рот, толкаясь языком глубже. Он сладкий, а ответное дыхание раскаленное и густое. Оно разогревает тело, наполняет теплом.
Я так соскучился. Увидел ее в зале заседаний, и едва не сдох. Смотрел на эти губы, и хотел их. Вел взглядом по груди, а сам чувствовал ее тяжесть в руках, и вкус во рту. Ощущал аромат волос, а желал сжать их в кулак, когда поцелую опять. Как сейчас. Когда она
Мягкий звук ее стона приводит в действие все инстинкты, будоражит кровь. Обхватываю ее талию, толкаю к рубке, удерживая крепко в руках. Вжимая в себя, углубляю поцелуй, а оторвавшись от губ, перевожу дыхание. Мы уперлись в косяк, смотрим друг другу в глаза, и едва дышим. Вера дрожит, и щурится, как затравленный злобный зверек. Она пыхтит, потому что не хочет признать, что я прав. Сопротивляется, боится, но все равно поддается. Она моя. Я вижу это, а она занимается самодурством.
— Я же все равно уеду, — сипло произносит, но руками тянется к ремню моих брюк. Вытягивает его из петель и шепчет: — Ты это понимаешь? Мы не увидимся больше. Это конец, Сан. Теперь точно.
Вытащив последнюю петлю, Вера облизывает губы. Она хорошо знает, как это действует, как немедленно приковывает взгляд, и как туго наливается член от одной мысли, что я могу сделать с этим ртом, а он со мной.
Чертовски горячая картина перед глазами, рисует адски горячие бесстыдства.
— Да, — отвечаю хрипло и на низких тонах. — Но я же, все равно, обычный любовник, а мы просто… трахались? Так? Теперь трахнемся еще раз, или два. Может три. Это же ничего не значит. Так ведь?
— Да. Это просто секс, Сан.
Отвечает с вызовом, а сама едва стоит на ногах.
— Обманывай себя из страха и дальше, Вера.
Прищуриваясь, едва сдерживаюсь, как и она. Злость смешивается с диким желанием обладать, заставить поверить. Я буду выбивать из нее стон за стоном, пока ее горло не высохнет, а она не скажет, что я прав. Хочу, чтобы снова хрипло повторяла только мое имя. Чтобы поняла, что я не он, и жизни у нас разные. Потому что я видел смерть. Настоящую. Видел, и умирать не собираюсь.
Я буду жить с ней. С ней, и с Ханной. Так и будет, потому что я так решил.
Обхватив ее тонкую шею, мягко целую и толкаю Веру вглубь рубки. Она пятится, жадно дышит в мой рот, продолжая хвататься за пояс джинсов. Ее движения нетерпеливы, как и мои слишком напористы. Но я ничего не могу поделать с собой. Как только она упирается ягодицами в приборную панель, я углубляю поцелуй. Подняв за талию, усаживаю Веру на циферблаты датчиков, а она обхватывает меня ногами. Прижимает к себе, тянет ближе и густо выдыхает в рот.
Лишь бы не отпустить. Хотя бы сейчас.
Отстранившись от ее губ, снимаю футболку. Глаза Веры темнеют, она жадно осматривает меня, и делает вдох с явной дрожью. Это заводит, член дергается и отзывается. Вытягиваясь сильнее, он ноет, как нарыв, пульсирует и упирается в ширинку.
Когда замечаю острые вершины узловатых сосков, замираю. Они видны даже сквозь ткань футболки и белья. Появляется дикое желание увидеть их без всего этого тряпья, взять в руки, и наконец, насадить на себя виновницу моего помешательства. Взять ее, заставить стонать от удовольствия.
В этот раз все будет иначе. Ты не сможешь это забыть. Ты не сумеешь больше относиться к нам легкомысленно. Больше нет.
Тяну ее на себя, жадно накрываю губы, и ловлю первый громкий стон. Он тонет во рту, а я бесцеремонно поднимаю вверх ткань футболки. Она отлетает к моей так же быстро, как скудный лоскут кружевной ткани следом. Обхватываю груди рукой, а пальцами играю с отвердевшей вершиной. Сжимаю ее, массирую и дразню на грани дыхания Веры.
Она отзывается на каждое движение так, словно создана для моей ласки, для моих рук, и для меня.
Все это мое.
Оставив еще один поцелуй на ее губах, спускаюсь ниже. Ласкаю подбородок, шею. Целую все, к чему могу дотянуться, а Вера направляет меня. Ее пальцы пробираются в волосы, сжимают пряди на затылке, давят и массируют, рождая приятный зуд. Точно такой же, как тот, что я чувствую на губах, обхватывая ртом розовый, узловатый и вздыбленный сосок.
Вера вытягивается дугой, откидывается спиной назад и что-то бормочет. Жарко шепчет, будто просит не останавливаться, а продолжать терзать языком воспаленную, уже покрасневшую вершину.
Этого мало. Ты должна умолять и кричать от удовольствия. Тогда мы будем квиты. Тогда, ты не сможешь больше так легкомысленно сбегать.
— Еще раз я это позволю, — шепчу, становясь на колено.
— Что…
Вера немедленно опускает взгляд, а когда я стягиваю с нее легкие штаны и белье, краснеет. Ее лицо становится пунцовым опять. Я уже видел эту картину. Она еще тогда ударила кровью в голову так, что я не оторвался от Веры, пока она не кончила в мой рот.
Так будет и сейчас.
Ведь смотря на розоватые, нежные складки, которые блестят влагой, остановиться невозможно. В этой женщине идеально все. И даже то, какая она на вкус, не сравнится ни с кем. Как и звук ее голоса, когда она надсадно стонет от каждого движения языка по клитору, не повторит никто. И чем слаще я двигаюсь ртом, тем гуще и громче ее стоны. Чем быстрее на ее плоти играет язык, тем сильнее она дрожит, извивается и цепляется за мои плечи руками.
— Господи… Сан… — громко, с хрипом, почти просит, а я едва сдерживаюсь, чтобы не излиться только от этого звука.
Перед глазами на миг темнеет от нового надсадного вскрика. Вера почти на краю. Я чувствую это, ощущаю ее дрожь на языке, потому поднимаюсь. Резко ввожу во влажную, горячую плоть пальцы, жестко двигаю ими, а губами накрываю ее высохший от стонов рот.
Громкий вскрик тонет во мне. Он достигает гортани, а пальцы чувствуют мощные и сильные сокращения плоти. Вера кончает бурно, и едва не толкает меня туда же.
Еще немного, милая. Подожди.
Заглядываю в ее глаза. Жадно наблюдаю, как Вера хватает ртом воздух, и стягиваю вниз джинсы. Она дышит глубоко, смотрит дико, как голодная. Ей тоже мало этого. Я вижу и знаю, чего она хочет.